О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых - Франсуа Брюн

Пилот «сделал три поворота над городом, безнадежно покрытым облаками, после чего с испугом обнаружил: трубка дополнительной подачи топлива была блокирована. Если он не сбросит как можно скорее бомбу, то просто не сможет вернуться на базу. Тогда он направил самолет на юго-запад, к вторичной цели: „Нагасаки, городская зона“».

Заметим попутно, что потребовалось облачное прикрытие над Кокурой и блокировка трубки для того, чтобы бомба упала на Нагасаки, в трех километрах от намеченной цели, но в 500 метрах от пригородного собора Ураками. Результатом стало 72 000 убитых, из них 8000 христиан.

Поскольку от собора не осталось ничего, епископ решил отслужить мессу по погибшим на открытом воздухе и пригласил некоего Такаси Нагаи произнести проповедь. Сегодня Нагаи знаменит по всей Японии и даже частично по всему миру. О нем часто говорят, как о «японском Ганди». Из синтоизма он перешел в христианство и присоединился к общине, основную часть которой составляли потомки первых христиан, евангелизированных в XVI веке Франциском Ксавьером. Их общине часто приходилось скрываться, чтобы избежать жестоких, кровавых преследований. Медик и специалист по радиологии в университете Нагасаки, он и сам получил дозу облучения после взрыва, но при этом выжил. Вот как он начал свою проповедь:

«Утром 9 августа как раз шло заседание Высшего военного совета в главном имперском квартале в Токио, на котором должно было быть принято решение, капитулирует ли Япония или будет продолжать сражаться… В тот самый момент, в 1 часов 2 минуты над нашим пригородом взорвалась атомная бомба. В один миг 8000 христиан были призваны к Богу, через несколько часов от пламени остался только пепел в этом почтенном святилище Востока.

В тот же самый миг в Имперском дворце Его Величество император сообщил о своем священном решении прекратить войну. 15 августа Имперский эдикт, положивший конец военным действиям, был официально провозглашен, и мир увидел свет мирной жизни. 15 августа был также великий праздник Успения Богородицы. Не случайно, я думаю, именной ей посвящен собор в Ураками. Мы должны спросить себя: такое совпадение событий — конец войны и празднование этого праздника — просто ли это совпадение, не было ли тут руки таинственного Божественного Провидения?.. Я думаю, наш пригород был выбран не американским экипажем. Божие Провидение выбрало Ураками и пронесло бомбу над нашими домами. Нет ли глубокого соотношения между концом войны и уничтожением Нагасаки? Не был ли Нагасаки избранной жертвой, агнцем безупречным, всесожжением на жертвенном алтаре, убитым за грехи всех наций во время Второй мировой войны?»

Несколько событий могли уже сориентировать мысли Нагаи в этом направлении: санитары из радиологического департамента сообщили ему, что в ту самую ночь перед бомбардировкой, в полночь, они слышали, как женские голоса поют по-латыни. На следующий день, проходя по тому же самому месту, они увидели почти обнаженные тела 27 монахинь из монастыря Жозей. Они погибли с пением на устах!

В одном колледже, который содержали монахини, сестры дали своим ученикам разучить гимн, который начинался так: «Мария, Матерь наша, предаю себя Тебе…» Утром 9 августа многие из них работали на заводе. Некоторые были убиты сразу, другие получили ранения или серьезные ожоги, которые вскоре тоже должны были привести стать причиной смерти. Но они продолжали петь: «Мария, Матерь наша, предаю себя Тебе…» Впечатленный этим, Нагаи сразу сочинил стихотворение: «Съедаемые пламенем, в жертву всесожжения, они пели».

Завершить свою проповедь Нагаи дерзнул так:

«Будь благословенно имя Господне! Будем благодарны за то, что город Нагасаки был избран в такую жертву! Будем благодарны, потому что через эту жертву миру был дарован мир, а Японии — свобода совести»[312]. Добавим к этому лишь то, что жена Нагаи была убита бомбой, а сам он получил серьезные ожоги.

К этому наброску о мучениках веры стоит добавить мучеников, погибших при разных коммунистических режимах. Я ограничусь здесь лишь отсылкой к многочисленным работам Дидье Ранса, бывшего директора AED (Aide à l’Église en Détresse, Помощь Церкви в беде).

Глава 8

Богооставленность Христа на кресте

Бывает и то, что хуже смерти: быть оставленным, отвергнутым Богом, или, по крайней мере, это чувствовать и ощущать, прожить эту Богооставленнность на собственном опыте. На самом деле, это тягчайшее из искушений. Тут воистину адская мука. А Христос решил познать и это.

Я знаю все возможные интерпретации того крика отчаяния, который издал Христос на кресте, как об этом написано у евангелистов Матфея и Марка: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27: 46; Мк 15: 34). Я прочел большую часть тех комментариев, что написаны к этому тексту. Я знаю все аргументы и тех, и других, пытающихся сгладить остроту этого крика, подчеркнув, что это просто отголосок первой строки 21-го Псалма, начинающегося тем же криком отчаяния, а заканчивающегося возвещением о том, что все народы обратятся к Господу, и оказывающегося в целом свидетельством надежды. Можно даже усмотреть в этом крике, как бывает у некоторых «богословов», всего лишь протест человека, которого схватила полиция против его воли и которого не смогли защитить так, как он надеялся.

Я не буду тут спорить с такой странной точкой зрения, да она и не стоит того, чтобы тратить время на спор. Я попробую понять, что значит такая Богооставленность, опираясь на опыт мистиков и святых. Мы увидим, что часто и они сами оказываются призваны к тому, чтобы «разделить» с Богом это испытание. Как и в случае со стигматами, речь здесь идет не просто о том, чтобы пройти испытание, похожее на испытание Христа, а о том, чтобы за пределами пространства и времени разделить то же самое испытание, которое прожил Христос. Это центр мира, центр истории. Отодвинуть страдание и отчаяние Христа, как это сделал Фома Аквинский, равнозначно отказу от христианской веры в самой сердцевине ее тайны, это все равно, что примкнуть к язычеству Аристотеля.

Но мы вскоре увидим, что для понимания смысла этого крика отчаяния, главное, нужно определить его связь с последними словами Христа: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой». В первом крике Христос испытывает худшее из всех искушений, искушение абсолютным отчаянием, тем отчаянием, которое испытывает грешник, ответственный за столь ужасные преступления, что для него уже не остается надежды на прощение ни от людей, ни от Бога. Нужно, чтобы Христос на самом деле прожил такую ситуацию, действительно ее испытал, без этого Ему бы не удалось понести на Себе искушение отчаянием, пережитым в истории человечества самым отчаявшимся человеком; но