Мой друг убил Кеннеди? История Ли Харви Освальда - Эрнст Петрович Титовец

туда вместе, ознакомиться и выбрать книгу на свой вкус. Раза два мы действительно посетили библиотеку. Затрудняюсь сказать, как часто Алик бывал там один, но библиотека его очень заинтересовала.

Глава 30. Магнитофонные записи

Молодость – это время выдуманных персоналий и перевоплощений. Это время искренне неискренних.

Пабло Пикассо

Увлечение диалектами английского языка наталкивалось на мои ограниченные возможности получения соответствующих образцов речи. Несмотря на эти трудности, в моей коллекции были записи кокни – просторечья жителей Восточного Лондона,– а также ирландский и шотландский диалекты. Образцы этих диалектов я записал из радиопостановок Всемирной службы Би-би-си, где были должным образом отредактированы с целью передать лишь характерные особенности того или иного диалекта и создать соответствующий образ персонажа.

Строго говоря, то, что предлагала служба Би-би-си, было довольно особым английским языком. Об этом я узнал гораздо позже, во время моих поездок в Лондон. У меня создалось впечатление, что на улицах этого города говорили на всех диалектах, но не на стандартном английском языке, культивируемом Би-би-си. Было забавно слышать эти красочные местные диалекты с преобладанием кокни.

В декабре 1961 года я решил, что с момента первого сеанса записи Освальда прошло достаточно много времени. Сейчас я хотел получить больше разнообразного материала, сравнить новые записи со старыми и подвергнуть их тщательному изучению. В основном я нацелился на разговорный английский язык. Таковыми были мои амбициозные планы. Я полагал, что за прошедшее время мой английский, должно быть, тоже прогрессировал и был на должном уровне. Имея все это в виду, я обратился к Алику с просьбой снова, как и ранее, поработать с магнитофоном на благо моих фонетических исследований.

Было бы преувеличением сказать, что Алик очень обрадовался моей просьбе, но по-дружески согласился. Его первоначальный энтузиазм по поводу магнитофонных записей поумерился. Чтобы подсластить пилюлю, я сказал, что работать будем у меня дома, а моя мама непременно приготовит для нас что-нибудь особенное. Это его определенно взбодрило.

Субботний вечер. Моего отца нет дома, а мама занята на кухне домашними делами. Я прошу свою сестру Эмму, пока мы заняты, вести себя тихо и нам не мешать. Она, как всегда, слушала вполуха, и позже, проиграв наши записи, я слышу, как прошу ее оставить нас в покое.

Алик устраивается на диване поудобнее. Он еще не собрался и демонстрирует свое нежелание работать, задумчиво оглядываясь по сторонам, зевая и, наконец, занявшись журналом. Весь его вид говорит, что он глубоко поглощен журналом и его нельзя отвлекать от чтения.

Через некоторое время он смотрит на часы и направляется к моему радиоприемнику. Я знаю, что ему не терпится услышать новости по радиостанции «Голос Америки». Пускай слушает свои радиопередачи, пока я провожу последнюю проверку аппаратуры.

На этот раз я буду делать записи на моем собственном магнитофоне «Чайка» советского производства, предмете моей гордости. Правда, у этого магнитофона есть некоторые досадные особенности. Скорость оборота катушек на нем возрастает к концу ленты. На этом участке записанные голоса становятся писклявыми, напоминая персонажа мультфильма. Иногда лента выскальзывает из адаптера. Но если не считать этих мелочей, магнитофон вполне подходит для нашей цели.

Новости по «Голосу Америки» закончились, как и мои приготовления. Алик принюхивается, демонстрируя живой интерес к запахам, доносящимся с кухни. Я не собираюсь идти у него на поводу. Нам предстоит много работы, и я не потерплю никаких глупостей от моего американского друга.

Для начала мы займемся прозой. Недавно я приобрел новую книгу с многообещающим названием «Современные американские рассказы»1 – сборник произведений американских писателей. Книга представляла собой прекрасный полиграфический образец в твердом переплете, выпущенная московским издательством «Иностранная литература». Рассказ «Индейский поселок» Эрнеста Хемингуэя2 – чуть больше четырех страниц, так что вполне подойдет.

Алик неохотно усаживается перед микрофоном и начинает читать3. «Ну! „Индейский поселок“, страница двести пятьдесят вторая,– бормочет Алик.– „На берегу озера стояла еще одна гребная лодка. Два индейца стояли и ждали“…» – продолжает он монотонным речитативом.

Эмоции появляются в его голосе лишь тогда, когда он переходит к описанию эпизода с беременной индианкой. «Она пыталась родить ребенка в течение двух дней!» – читает Алик с глубокой озабоченностью.

Окончив этот эпизод, он снова впадает в монотонный речитатив и продолжает в том же духе, пока я, наконец, не останавливаю его.

Надо бы найти что-нибудь повеселее. Этот рассказ о туземной беременной женщине с серьезными осложнениями родов и без наличия даже элементарной медицинской помощи вызывает чувство депрессии.

Я пролистываю книгу. Какое удручающе пессимистическое издание! Я останавливаюсь на рассказе «Убийцы»4. Автор в заголовке не указан. Не беда! Узнаем позже из оглавления…

Алик еще не проникся важностью стоящей перед ним новой задачи.

«„Я не знаю“, – сказал Эл», – читает он вялым голосом.

«С самого начала! „Убийцы!“…» – вмешиваюсь я, полный бдительности. Алик пойман на мошенничестве: он опустил солидный кусок начала.

«Ну! „Убийцы“, страница два шестьдесят семь. „Дверь столовой Генри открылась…“», – читает он голосом, лишенным каких-либо эмоций.

«Черт бы тебя побрал!» – импровизирует Алик вне текста все тем же голосом, не отрываясь от страницы. Это высказывание уже в мой адрес, но я предпочитаю пока игнорировать его.

«Ты гребаный идиот!» – добавляет он все в том же стиле.

Пока он продолжает читать, я пропускаю мимо ушей его импровизации. Алик на самом деле ничего против меня не имеет, – ему просто надоело читать. Но он остается управляемым.

Я сосредотачиваюсь на английском языке Освальда. Признаки южного акцента налицо. Я подумал, что было бы забавно попытаться сымитировать его акцент. В связи с этим американка Мэри Минц однажды заметила, что я имитирую, не осознавая этого, акцент носителя английского языка, который я мог где-то услышать. Я решительно отрицал это, искренне полагая, что всегда говорю на принятом стандартном английском языке.

Алик читает дальше:

«„О! К черту часы,– сказал первый мужчина.– Что у тебя есть поесть?“»

«Поесть!» – вторит герою рассказа Алик, снова отклоняясь от текста.

«„Это напомнило мне“… Давай пойдем и…» – предлагает он с коротким смешком. При этом Алик демонстративно принюхивается к доносящимся из кухни запахам и многозначительно смотрит на меня. Это уже похоже на прелюдию к откровенному саботажу. С меня довольно! Я не больше не потерплю подобных вольностей!

«Ты чертов гребаный идиот! Ты делаешь все не так, как надо!» – возмущаюсь я.

Совсем недавно благодаря Освальду я освоил английскую бранную лексику и забавлялся с ней, испытывая удовольствие запретного плода. Я полагал, что во всем городе Минске я был единственным посвященным. Однако применить этот