Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

Москве редкими наездами, строго осведомлялся об успехах царевича в науках, тащил его с собой в токарню и уезжал, прибавив сыну страха и недоумения. Алеша проводил целые дни, выдумывая, каким образом подластиться к отцу при следующем свидании, но, когда им снова случалось встретиться, беспомощно терялся от страха перед ним и прятал свое отчаяние под броней тупой одеревенелости…

Его безрадостное детство прошло на женской половине дворца, под придирчивым надзором тетки, царевны Натальи Алексеевны, и ее боярынь. Алеша сознавал, что основной их обязанностью было сторожить его от матери, пресекать любые попытки общения с ней. Общество этих бессердечных женщин было порой невыносимо, но он ни разу не взбунтовался против него. Подчиняться им было для него так же естественно, как пить, есть и спать. Строгость надзора лишала его даже видимости своеволия в поступках. Эта вечная стесненность навсегда испортила его характер, не дав ясного развития ни одной из его черт. Мысли и стремления Алеши были скованы не менее его поступков узостью кругозора и ограниченностью желаний. Где-то в глубине души и в нем дремала смутная потребность в свободе, но он не мог представить иного средства ее обретения, кроме бегства — впрочем, и оно было для него неосуществимо…

Вступление в отроческий возраст вызволило его из ненавистного гинекея, но учителя и воспитатели были так же мало способны дать ему душевное тепло и пищу для ума, как и теткино окружение. Грамоте царевича обучал Никифор Вяземский, славившийся как отличный грамотей и словесной мудрости ритор, умевший писать и говорить необыкновенно пышно и широковещательно. Оправдывая свою славу, Вяземский известил царя о начале занятий с царевичем необычайно цветистым письмом: «Приступил к светлой твоей деннице, от тебя умна солнца изливающей свет благодати, благословенному царских чресл твоих плоду, светлопорфирному государю царевичу, сотворих о безначальном альфы начало, что да будет всегда во всем забрало благо…» Других достоинств Вяземский не имел, был человек слабохарактерный и нудный, и, когда царевичу надоедал его велеречивый слог, он просто-напросто лупил учителя и прогонял его.

Когда Алеше пошел десятый год, Петр задумал послать его учиться за границу, в Дрезден, к новому своему приятелю и союзнику королю Августу, но стремительные успехи Карла помешали этому намерению. К царевичу пока что приставили ученого немца Мартина Нейгебауэра для наставлений в науках и нравоучении. Общий надзор за воспитанием сына Петр поручил своим любимым денщикам, Данилычу и «дедушке» Кикину. Новый учитель годился лишь для того, чтобы служить предметом нескончаемых насмешек. Нейгебауэр непременно желал состоять при царевиче в звании гофмейстера, чтобы иметь в подчинении русских «кавалеров». Однако это назначение не состоялось, и русские «кавалеры», обнаружив у немца этот пунктик, при всяком удобном случае доводили его до белого каления своими издевками. «Га-га, смотрите, гофмистр!» — дразнили они его. Это намеренное коверканье заветного звания приводило Нейгебауэра в ярость. Он швырял в обидчиков чем ни попадя, кричал: «Собаки, собаки, ферфлюхт, варвары, гундсфот!»

Однажды за обедом, в присутствии царевича, Нейгебауэр повздорил с Вяземским и стал грозить вытолкать его из-за стола. Вяземский важно возразил, что ничего этого немец сделать не может, потому что сам он подчинен Александру Даниловичу и все здесь только Александра Даниловича знают. Нейгебауэр, вспылив, закричал свое: «Варвары, собаки!» — бросил нож и вилку прямо перед царевичем и даже схватился за шпагу. Вяземский остался спокоен: «Хоть бы ты и гофмистром был, а так бы за столом не бросал и не бранился!»

Услышав ненавистное слово, Нейгебауэр завизжал, брызгая слюной: «Собаки, собаки! Я вам покажу! Как Бог мой жив, я вам отомщу!» — и выбежал вон. Оказалось — навсегда. Когда все случившееся достигло ушей царя, он велел выслать немца за границу. Разобиженный, Нейгебауэр отомстил тем, что выпустил в Германии брошюру, в которой писал, что царь и бояре обращаются с честнейшими и храбрейшими иноземными офицерами как со щенками, дают им пощечины, подвергают палочным ударам, плюют в лицо. Не довольствуясь этой брошюрой, он обещал издать подробное описание нравов русского народа, его обманов, идолопоклонства, наглости, рабства, жестокости, неблагодарности, ненависти к иноземцам, лени, неверности; особенно обещал распространиться о подвигах Меншикова с немками, которых потом брюхатыми навязывают немецким офицерам. Брошюра эта сильно подпортила кровь Петру.

На смену Нейгебауэру пришел доктор прав барон Генрих Гюйсен, рекомендованный царю из Вены Паткулем. Гюйсен попытался внести в беспорядочное образование царевича некую систему. По его плану, представленному Петру, царевич должен был каждое утро и вечер прочитывать две главы из Библии — так, чтобы Ветхий Завет был пройден один раз, а Новый — дважды. Вместе с тем ученик должен был полгода посвятить исключительно изучению французского языка как наиболее легкого и употребительного, взяв за руководство грамматику, изданную для французского дофина. В часы отдыха царевичу следовало показывать карты и рисунки из географического атласа, приучать его понемногу к употреблению циркуля, знакомить с началами арифметики и геометрии, упражнять в фехтовании, танцах и верховой езде; для забавы занимать умеренной игрой в труктафель и балгауз. В течение последующих двух лет предполагалось начать с ним изучение истории и географии как истинных оснований политики, продолжать математику, учить слогу и чистописанию, читать Пуффендорфово сочинение о правах и обязанностях человека и гражданина и обучать военным экзерцициям. В завершение всего изложить царевичу о всех политических делах на свете, об истинной пользе государств, об интересах государей Европы, познакомить с военным искусством — фортификацией, навигацией, артиллерией и составить комнатную библиотеку на французском языке.

Петр одобрил план, и учение началось. Гюйсен давал царю самые лестные отзывы о своем ученике, писал, что царевич много читает, делает выписки из прочитанного, советует учиться своим сверстникам; прочел шесть раз Библию: пять раз по-славянски и один раз по-немецки; прочел всех греческих отцов церкви и все духовные и светские книги, которые были переведены на русский язык; по-французски и по-немецки говорит и пишет очень хорошо. Царевич, по словам учителя, разумен выше своего возраста, тих, кроток, благочестив. Вот только математика и военные науки даются ему плохо, а военных экзерциций и фехтования он просто не переносит. Петр чуял в этих избирательных успехах сына какой-то смутный протест, и не без основания.

Приезды Петра в Москву теперь превращались для Алеши в настоящую муку, потому что царь экзаменовал его преимущественно в тех науках, которые вызывали у него отвращение. Встретив небрежение и нерадение, Петр, не задумываясь, пускал по привычке в ход дубинку и кулаки. Юноша все больше тосковал по матери, не теряя надежды хотя бы на краткую встречу с ней.

Царица Евдокия между