Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

тем носила одежду инокини не более полугода. Постригли ее тайно — не в церкви, а в келье, и потому в Суздальском Покровском монастыре не знали об ее иноческом чине. Для русских людей она оставалась законной царицей. (Впрочем, даже постриженные царицы и царевны при желании вели в монастырях вполне светский образ жизни.) Нарядившись в телогрею и повойник, она принимала у себя в кельях гостей и выезжала в окрестные монастыри, молиться за царевича Алексея Петровича.

В январе 1704 года она простудилась и слегла. Узнав о ее болезни, царевич не выдержал — помчался в Суздаль, невзирая на строгое батюшкино запрещение видеться с матерью. Наговорились и наплакались вдоволь. На обратном пути Алеша неотступно думал об одной истории, вычитанной недавно в Несторовой летописи. Когда князь Владимир проведал о том, что жена Рогнеда покушалась на его жизнь, то приговорил ее к смерти. Но, войдя в ее покои, чтобы своими руками убить ее, князь встретил своего сына, малолетнего Изяслава, который, подавая ему меч, сказал: «Разве ты думаешь, что ты здесь один?» История не шла у Алеши из головы. А вот батюшка, похоже, думает, что он один…

Царевна Наталья Алексеевна сразу донесла брату о свидании царевича с матерью. Петр немедленно вызвал сына для отчета к себе, под Нарву, где в то время находился с войсками. Пусть, кстати, и привыкает к походной отцовской жизни. Может, выучится фортификации и артиллерии хоть на практике…

***

Русская армия расположилась под Нарвой в тех же местах, что и четыре года назад. Гарнизоном командовал тот же самый генерал Горн, который и на этот раз не сомневался в неприступности городских укреплений — ведь гарнизон увеличился втрое против прежнего. Кроме того, комендант пребывал в уверенности, что ему и теперь придется иметь дело не с обученной армией, а с наспех собранной толпой московитов. Комендантов Ниеншанца и Нотебурга, подписавших почетные капитуляции, Горн держал в тюрьме как изменников.

Но что-то все-таки изменилось. Прежде всего, на выручку Нарве шел уже не шведский король, а Шлиппенбах, который, будучи отучен Шереметевым от лихих налетов, не очень-то и спешил. Только 8 июня Горн, стоя на башне с подзорной трубой, различил вдали, на Вейзенбергской дороге, синие мундиры, шляпы с белой обшивкой и желтобелые знамена. Русские вывели навстречу неприятелю несколько полков, оба войска сблизились и потонули в клубах порохового дыма и пыли. Было слышно, как шведы стреляют залпами, а русские отвечают беспорядочным огнем. Горн распорядился послать навстречу Шлиппенбаху тысячу человек под командованием полковника Лоде. Ворота Нарвы открылись, и шведы под барабанный бой двинулись со штыками наперевес к месту боя. Завидев у себя в тылу противника, русские начали отступать. Передовой драгунский эскадрон Лоде вплотную приблизился к войскам Шлиппенбаха и соединился с ними. Дальше произошло что-то непонятное — солдаты Шлиппенбаха окружили и стали колоть и рубить нарвских драгун! Когда Лоде понял, в чем дело, было уже поздно: его отряд находился слишком далеко от Нарвы. Семеновский и Ингерманландский полки, переодетые шведами, учинили под стенами крепости настоящую бойню; назад в Нарву вернулось не более половины вышедших в поле солдат.

Хохот, раздававшийся этим вечером в русском лагере, был ничуть не тише того веселья, которое царило в Нарве четыре года назад. Петр без конца сыпал шутками. Высокочтимым господам шведам показан зело изрядный нос! А все потому, что пред их очами гора гордости стояла…

Настоящий Шлиппенбах был разбит несколькими днями позже. Он бежал в Ревель и известил оттуда Горна, что уже не имеет достаточных сил выйти в поле.

20 июня под Нарву прибыл фельдмаршал Георг Бенедикт Огильви, нанятый в Вене Паткулем на русскую службу за сумасшедшие деньги — 12 000 рублей в год. Царь хоть и крякнул, но условия фельдмаршала принял. Ладно, главное — смыть с себя позор — взять Нарву. Огильви было вручено командование всей армией. Однако новый главнокомандующий, ознакомившись с ходом осадных работ, нашел, что Нарва неприступна и для успеха под ее стенами следует сосредоточить по меньшей мере армию в 70 000 человек. Его величество поступит мудро, убеждал он Петра, если пока сосредоточит усилия на Ивангороде. Петр досадливо морщился. Да что они заладили — что Кроа, что этот: Ивангород, Ивангород… Падет Нарва — Ивангород сам откроет ворота. Не слушая советов Огильви, он приказал артиллерии пробить бреши в нарвских бастионах.

Русские орудия открыли канонаду, не прекращавшуюся ни днем ни ночью. Круглые сутки в город с неба падали ядра, пробивая потолки, разнося вдребезги крыши, так что в дома градом сыпалась черепица; раскаленные чугунные кругляши отскакивали от каменных стен и мостовых и с грохотом катились по улицам, пока не встречали на своем пути другую стену, колонну, балюстраду или человека. В воздухе стоял запах сухой извести, штукатурки, пепла и гари, от которого саднило в горле и щипало глаза. Даже в полдень на улицах Нарвы царил полумрак. В городе полыхали пожары, взлетел на воздух арсенал; на десятый день рухнула стена одного бастиона, а во втором появилась брешь. Но Горн упорствовал. В ответ на предложение о почетной капитуляции до штурма он обругал русского парламентера последними словами.

9 августа русская армия сосредоточилась в апрошах. Шведы не ожидали штурма средь бела дня — спустя всего три четверти часа после сигнала об атаке русские ворвались в крепость. Сильно поредевший шведский гарнизон укрылся в Старом городе, бросив жителей Нарвы на произвол судьбы. Картина всеобщей резни и грабежа была столь ужасной, что Горн, поднявшись на стену, лично ударил в барабан о сдаче. Но унять разъяренных русских солдат было уже невозможно, они не щадили ни женщин, ни детей. Вскоре запылал и Старый город. Стрельба, крики, стоны, рев пламени, грохот рушащихся зданий — все слилось в один ужасный гул…

Наконец, спустя два часа после начала штурма, в гибнущий город въехали Петр и Огильви. Они немедленно распорядились трубить на всех улицах, призывая разбежавшихся солдат вновь собраться под свои знамена. Возле магазинов и складов были выставлены караулы. Петр не чурался самых крутых мер, чтобы остановить грабеж: одного мародера лично заколол шпагой. Войдя затем в городскую ратушу, он бросил окровавленное оружие на стол перед побледневшими бургомистрами: «Не бойтесь, это русская, а не шведская кровь!» Этой же шпагой он размахивал перед носом у Горна, взятого в плен на валу Старого города: «Это из-за твоего упрямства я должен убивать своих солдат!» Отвесив старому гордецу крепкую пощечину за хулительные слова, сказанные парламентеру, царь приказал препроводить его в тюрьму, где раньше