Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

Вслед за тем шведский король двинулся на Варшаву.

При приближении шведов сенаторы разъехались из столицы. По пути Карл не встретил никакого сопротивления. 14 мая 1702 года варшавяне увидели у городских ворот человека со стриженой головой, без парика, в синем солдатском мундире и огромных ботфортах. Короля узнали не сразу, а узнав, открыли ворота по первому требованию.

Август попытался еще раз отстоять свои права при помощи силы. Лично возглавив саксонскую армию, он встретился с Карлом на равнине под Клишовом. Шведский король сам повел в атаку конную гвардию. Тесно сомкнутыми рядами, колено к колену, всадники врубились в самую гущу саксонцев. Август также несколько раз водил драгун в контратаку, но все, что ему удалось сделать, — это подтвердить свою славу храбреца и силача. Саксонцы бежали, бросив знамена, артиллерию, лагерь и обоз с военной казной.

Август с остатками разбитой армии заперся в Сандомире. Здесь, стремясь развеяться от постигших его несчастий, он за несколько зимних месяцев спустил на балы и оперных певичек все деньги, с таким трудом собранные для него Петром.

***

В это время Шереметев опять гостил в Лифляндии. 13 июля он еще раз накрыл Шлиппенбаха, при мызе Хуммули. На этот раз в сражении полегла вся шведская пехота. Лифляндия оказалась в руках у русских. Шведские гарнизоны в Риге, Пернау, Дерпте, Нарве и Мариенбурге не смели показать нос из-за городских стен.

По приказу царя Шереметев два месяца ходил по Лифляндии, все разоряя, чтобы неприятелю пристанища найти и сикурсу[37] своим городам подать было невозможно. Чухну и латышей с семьями тысячами отправляли в Москву, Азов и Малороссию. У жителей отобрали 20 000 голов скота; что не смогли угнать — порубили и покололи. «Желание твое исполнили, — доносил Шереметев царю, — больше разорять нечего, все разорили и запустошили без остатку». Петр был доволен: изрядно погостил Борис Петрович в Лифляндии, изрядно…

В довершение всего на Лифляндию была двинута малороссийская саранча — запорожские казаки. С ними, однако, вышла оказия. Андреевский кавалер гетман Мазепа писал Петру, что запорожцы, не ведая в очах своих ни страху, ни стыда, так буйно и лениво шли, что едва к Масленице вышли на смоленский рубеж, и сколько на походе своем причинили неправд, грабежа и обид людям малороссийским и великороссийским, того и пересказать нельзя: едва и неприятель может хуже поступить. А пришли в Лифляндию — поднялся великий ропот, что москали уже все себе забрали.

— Когда так, — кричали казаки, — пойдем служить к польскому королю!

Многие действительно убегали к полякам, другие нападали на москалей и офицеров-немцев и отнимали у них добычу.

В августе Шереметев осадил Мариенбург. Крепость была хоть и небольшая, но располагалась на острове, и шведы засели в ней крепко. Пришлось фельдмаршалу напоследок изрядно с ней повозиться.

В Мариенбурге жил тогда пастор Эрнст Глюк с семьей. В доме у него воспитывалась шестнадцатилетняя девушка Марта Скавронская. Она рано осталась сиротой, и Глюк взял ее к себе из сострадания, поручив ей одевать своих детей, водить их в кирку и следить за порядком в доме. Читать и писать ее не учили. И все-таки положение Марты в доме пастора было лучше и выше простой служанки. Руки ее, прежде загрубевшие от работы, мало-помалу побелели, она расцвела, стала наряжаться, чернить волосы.

Солдаты шведского гарнизона ходили по воскресеньям в кирку послушать проповеди пастора. Там Марту и заприметил один молодой драгун. Вскоре он попросил ее руки. Она не колеблясь ответила согласием — драгун был статным кудрявым блондином. В тот же вечер Глюк обручил молодых. Однако, вместо брачного пира, жених вместе с отрядом драгун отправился на подмогу Шлиппенбаху. А через несколько дней Мариенбург был осажден Шереметевым.

Двухнедельная бомбардировка крепости вызвала всеобщее уныние. Солдаты и офицеры заговорили о сдаче.

26 августа, когда русские войска пошли на приступ, они самовольно выкинули над главными воротами Мариенбурга белый флаг. Однако комендант был готов скорее взорвать крепость, чем сдать ее. Прежде чем выполнить свое намерение, он предупредил своих знакомых, чтобы они как можно быстрее покинули крепость. Среди этих знакомых был и пастор Глюк. Толпа мариенбургских обывателей вышла из ворот и направилась в русский лагерь просить милосердия. Глюк, знавший русский язык, шагал впереди и нес в руках славянскую Библию. За ним шли члены его семьи и Марта.

Шереметев принял пастора милостиво. Впрочем, на него почти не глядел, зато не спускал глаз с Марты. Вот так девка! Узнав, что она обручена, пожевал губами, подумал. Ничего, пускай останется при нем. Пастор скромно опустил глаза.

Марту усадили за стол, гобоисты заиграли веселую мелодию… В эту минуту мариенбургский замок взлетел на воздух — комендант, напоследок напившись пьян, спустился в пороховой погреб с зажженным факелом…

В начале сентября Шереметев вернулся в Псков подсчитывать трофеи. В фельдмаршальском обозе в Россию въехала и Марта Скавронская — трофей наиприятнейший, как уже смог оценить его грешный фельдмаршал.

***

На Страстной неделе 1702 года в Москву приехал Паткуль. Израненный в боях под Ригой и на Двине, он был по-прежнему деятелен и непримирим. С первых слов заявил царю, что полностью разочаровался в Августе: «Королю я более не верю. У вашего величества теперь нет других союзников, кроме Бога». Просился на русскую службу. Царь один действительно воюет со Швецией, поэтому он, Паткуль, здесь.

Петр ухватился за него. Паткуль был назначен тайным советником с годовым окладом в пять тысяч рублей. На Красной площади палач публично сжег все напечатанные против него в Стокгольме обвинительные статьи. Вслед за тем Петр сразу засадил Паткуля за работу, потребовав его мнения о наилучшем устройстве русской армии. Лифляндец представил царю доклад, основная мысль которого сводилась к тому, чтобы заменить всех русских офицеров немецкими. Прочитав бумагу, Петр хмыкнул. Если бы все было так просто… А Нарва? Все же издал указ с приглашением иностранцев в Россию, обещая им высокое жалованье и свободу вероисповедания. Но Паткуля решил использовать по дипломатической части.

Петр зорко следил за делами в Европе. В начале 1702 года умер король английский и штатгальтер голландский Вильгельм. На освободившийся престол села королева Анна. С ее воцарением в Европе сразу на четырех фронтах — в Испании, Италии, Германии и Бельгии — вспыхнула война за испанское наследство. О делах на Севере при европейских дворах и думать забыли. Петр в письме к Апраксину не скрывал своей радости: «Смертью бывшего короля зело великая перемена учинилась: началась общая война. Дай Боже, чтоб протянулась. Хуже не