Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

Не волнуйтесь, вы никогда не пожалеете об этой поездке. Она стала для меня сокровищницей.

Я пишу это письмо коротко и быстро, чтобы успеть отправить его сегодня днем. Да благословит вас всех Господь и процветания вам.

Я очень рад слышать о вашем успехе в Майами; мама – ты прекрасная деловая женщина, но я не унаследовал ни одного из твоих талантов.

С глубочайшей любовью ко всем

Том

Надеюсь, ты сможешь это прочесть. Продолжайте отправлять почту в Американ Экспресс, Париж

Джулии Элизабет Вулф

Сен-Рафаэль

26 мая 1925 года

Дорогая мама:

Твое письмо пришло вчера, в нем чек, который я положил в здешний банк до моего отъезда завтра-послезавтра. Я собираюсь в Италию на неделю или десять дней, после чего вернусь в Париж, а затем в Англию, которую я хочу увидеть летом, особенно южную часть, Корнуолл и Девон, которые особенно прекрасны в это время года.

С тех пор как я приехал в этот маленький городок, я много писал; сейчас я очень устал, но надеюсь, что через два-три дня снова примусь за работу. Здесь стало жарко – большинство англичан и американцев уехали, и моими единственными спутниками стали две очень добрые и замечательные женщины – мать и ее дочь, одинокие, как и я. Эти женщины – прекрасные леди; они жена и дочь очень известного актера Луиса Калверта, который умер два года назад в Нью-Йорке. Он был англичанином, но так полюбил Америку, что взял документы на натурализацию. Эти женщины, отчасти благодаря моим уговорам, через неделю возвращаются в любимый город – Нью-Йорк. Я с нетерпением жду их там в следующем году.

Мать миссис Калверт – очень богатая старуха; она – миссис Калверт – родилась и восемнадцать лет прожила на их большом овечьем ранчо в Южной Америке. У них там было – и есть сейчас – 100 000 акров земли и более полумиллиона овец. В семье восемь детей, и каждый из них получает доход в 1000 фунтов стерлингов в год из прибыли от бизнеса. Казалось бы, этого достаточно, чтобы содержать двух женщин – это около 5000 долларов, но миссис Калверт – очень щедрая и экстравагантная женщина, и ей с трудом удается выкручиваться. Она приехала сюда, чтобы спасти свою мать, которой сейчас 78 лет, – маленькую женщину, наполовину парализованную, в которой есть доля жестокости: она обещала помогать ей дополнительными подарками, как помогает другим своим детям. Но до сих пор она ничего не сделала. Обычно, если шерсть продается по хорошей цене, доход становится больше: в прошлом году она получила 1400 фунтов. Она уже взяла в долг, так что на следующий год у нее осталось всего 300 фунтов. Однако на днях ее мать написала из Лондона, что дает ей дополнительно 200 фунтов. Это дает ей около 500 фунтов на следующий год, и, опираясь на эти деньги, она покидает эту дыру и плывет из Марселя в Нью-Йорк.

Я не могу передать, как замечательно добры были ко мне эти две женщины. Я приехал сюда почти два месяца назад, отчаянно одинокий и страдающий от сильного приступа сердечной боли. Думаю, мы понравились друг другу с самого начала, потому что все мы были одиноки, а это место было заполнено дешевыми третьесортными англичанами и американцами, которые не могли позволить себе более дорогие курорты, такие как Ницца и Монте-Карло, и которые наполняли воздух ядовитыми сплетнями.

Я остановился, да и сейчас останавливаюсь, в убогом маленьком отеле без ванны, прямо над кухней; там жарко, воняет, тоскливо. Две женщины сняли маленькую виллу на холме за городом с видом на море. Они спускались по вечерам в кафе, чтобы поесть, и, обнаружив, что к ним иногда пристают, пугают или преследуют особенно низкая порода французов и итальянцев, которая населяет это место, я стал провожать их домой по вечерам, оставаясь у них допоздна, читая, разговаривая. Я никогда не забуду их; думаю, и они никогда не забудут меня. Я никогда не читал им ни строчки из того, что написал, – они принимали меня исключительно по оценке моего лица, которое, как я ни лохмат и ни неопрятен, не очень-то, пожалуй, велико; но они оказали мне честь, поверив, что во мне есть что-то доброе и великое, и я постараюсь не разочаровать их.

Это путешествие не просто показало мне места: оно показало мне людей, трех или четырех очень хороших людей, и я верю, что неизмеримо вырос. Мне было ужасно одиноко, но это пошло мне на пользу, и я научился работать день за днем. Я не потерплю неудачу из-за недостатка усилий и готов работать бесконечно, чтобы сделать все возможное и добиться признания.

Я с радостью жду своего возвращения в Англию: я люблю Лондон с тех пор, как впервые его увидел, и так или иначе, как бы холодны и наглы они ни были, я верю в характер и честность англичан.

Я не могу в этом письме рассказать вам о своих чувствах к французам: это слишком долгое занятие. У них есть несколько очень привлекательных качеств, но я не верю ни в глубину их чувств, ни в честность их дружбы. В их приветливости есть что-то фальшивое: они всегда ждут чаевых, покупки или пожертвования.

Конечно, в настоящее время им не нравится моя страна.

Они очень возмущены тем, что наше правительство потребовало от них выплатить деньги, взятые в долг во время [Первой Мировой] войны. Они печатают в своих газетах и журналах оскорбительные карикатуры, изображая дядю Сэма ростовщиком, который выжимает кровь из своих жертв, чтобы заставить их платить. Американская вульгарность и американский филистерство – источник многих сатир и шуток; также и американский турист, который тратит здесь свои деньги.

Наверное, как и у всех народов, у нас есть свои вульгарности; но я не видел более вульгарной группы людей по своим манерам, речи и тону голоса, чем французский средний класс. И независимо от того, насколько материально настроенными были или есть наши люди, есть определенное удовлетворение в том, что они, по крайней мере, моются с некоторой регулярностью.

Я никогда не стану размахивать флагом своей страны – я считаю, что признаю множество наших недостатков, но те недостатки, которые я признаю, – это не те недостатки, в которых нас обвиняют европейцы. Именно это меня иногда раздражает. Они могут проклинать нас сколько угодно, если они проклинают нас только за