Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и для славян… я назову вам его.

Это автор «натиска на Восток» – он всем вам знаком, – это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого: враг – это Германия. Борьба между славянством и тевтонами неизбежна.

Она даже очень близка.

Она будет длительна, кровава, ужасна, но я верю, что она завершится победой славян.

Что касается вас, то естественно, что вы жаждете узнать, как должно вам поступить, ибо кровь у вас уже льется. Я не буду много говорить об этом, но могу вас заверить, что если будут задеты государства, признанные европейскими договорами, будь то Сербия или Черногория… одним словом… вы не будете биться в одиночку. Еще раз благодарю и, если то будет угодно судьбе, до свидания на поле битвы плечом к плечу против общего врага»[263].

Как видно, в этой речи достаточно четко сформулирована внешнеполитическая программа М. Д. Скобелева – Германия основной враг России и славянства, военное столкновение между ними неизбежно, и к этому надо готовиться во всех отношениях. Он поистине не зря именовался оракулом, ясно видя предстоящую кровавую грозу двух мировых войн. Но в подлинных их причинах разбирался вряд ли. Даже и теперь историки еще не поставили последнюю точку в исследовании тайных пружин этих кровавых катастроф XX века. Во всяком случае по результатам случившегося Германию, да и Россию нельзя считать сторонами, получившими выгоду. Скорее всего эти войны, как и многие другие, использовались закулисными силами для перестройки мироустройства в нужном им направлении и наживы. Интересы же народов, вовлеченных в кровавые бойни, просто игнорировались.

На другой день Скобелев принял в своей квартире корреспондента одной из французских газет Поля Фреснэ, в беседе с которым он вновь подтвердил свою политическую позицию, сказав: «Я действительно произнес речь, вызвавшую некоторую сенсацию, и вот я только что получил от моего адъютанта следующую выдержку из газеты: «Государь император только что дал одному из строящихся на Каспийском море судов имя «Генерал Скобелев». Оказание мне этой чести, крайне редкой, доказывает, что я отнюдь не в немилости и что, следовательно, я нахожусь здесь по своей доброй воле. Но если бы моя откровенность и сопровождалась неприятными для меня последствиями, я все-таки продолжал бы высказывать то, что я думаю. Я занимаю независимое положение, – пусть меня только призовут, если возникнет война, остальное мне безразлично. Да, я сказал, что враг – это Германия, я это повторяю. Да, я думаю, что спасение в союзе славян – заметьте, я говорю: славян – с Францией. Надо достигнуть этого. Надо достичь равновесия, но уже не в том виде, как это понимал г. Тьер, потому что в том виде, в каком оно существовало, оно уже нарушено. Надо его восстановить.

Германия – великая пожирательница, это нам известно, и вы сами, вы особенно, вы, увы! слишком хорошо это знаете. Восточный вопрос имеет большое, огромное значение. Именно через разрешение этого вопроса и может быть восстановлено то равновесие, о котором я говорил – в противном случае, останется лишь одна держава – Германия. Я сказал и повторяю, что я верю в благополучное разрешение, которого я страстно хочу. Я особенно верю в то, что, наконец, поймут истину, – что между Францией и славянами должен быть заключен союз. Для нас – это средство восстановить нашу независимость. Для вас же – это средство занять то положение, которое вами утрачено.

Вот подлинно, что я думаю, – сказал в заключение генерал, – вы можете рассказать об этом, но все же в интересах того большого дела, осуществления коего я всегда буду добиваться, не надо создавать вокруг меня много шума»[264].

Кстати, в одной из записок позднее М. Д. Скобелев отмечал: «Сербская молодежь говорила, что у них в данную минуту народ – одно, а правительство и часть интеллигенции – совсем другое, антинациональные. Нам, русским, подобное положение особенно понятно. Я уверен, что Сербия пойдет в духе 1876 года, хотя бы ценой государственного переворота»[265].

На Германию как на врага номер один Михаил Дмитриевич указывал неоднократно и ранее, правда, в частных беседах и письмах[266].

«Меня больше всего бесит наша уступчивость этим колбасникам, – вспоминал ординарец Скобелева Петр Дукмасов его слова. – Даже у нас в России мы позволяем им безнаказанно делать все что угодно. Даем им во всем привилегии, а отчего же и не брать, когда наши добровольно все им уступают, считая их более способными… А они своею аккуратностью и терпением, которых у нас мало, много выигрывают и постепенно подбирают все в свои руки… А все-таки нельзя не отдать им справедливости, нельзя не уважать их, как умных и ловких патриотов. Они не останавливаются ни перед какими препятствиями, ни перед какими мерами, если только видят пользу своего фатерланда. Наша нация этим истинным и глубоким патриотизмом не может похвалиться! Нет у нас таких патриотов, как, например, Бисмарк, который высоко держит знамя своего отечества и в то же время ведет на буксире государственных людей чуть не всей Европы… Самостоятельности у нас мало в политике!»[267].

Речь, обращенная к сербским студентам вызвала отклик во всей Европе, быстро докатившийся до берегов Невы.

После появления ее в печати русский посол в Париже князь Орлов тут же отправил донесение министру иностранных дел Гирсу. «Посылаю вам почтой речь генерала Скобелева с кратким донесением, – писал посол. – Генерал этот в своих выступлениях открыто изображает из себя Гарибальди. Необходимо строгое воздействие, доказать, что за пределами России генерал не может безнаказанно произносить подобные речи и что один лишь государь волен вести войну или сохранять мир. Двойная игра во всех отношениях была бы гибельна. Московская (тут явная ошибка, надо Петербургская. – А.Ш.) его речь не была столь определенна, как обращение к сербским студентам в Париже»[268].

Находившийся в Крыму бывший военный министр Д. А. Милютин отмечал в эти дни в своем дневнике: «Газеты всей Европы наполнены толками по поводу неудачных и странных речей Скобелева – петербургской и парижской. Не могу себе объяснить, что побудило нашего героя к такой выходке. Трудно допустить, чтобы тут была простая невоздержанность на язык, необдуманная, безрассудная болтовня, с другой стороны, неужели он намеренно поднял такой переполох во всей Европе только ради ребяческого желания занять собою внимание на несколько дней? Конечно, подобная эксцентрическая выходка не может