Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

Завод «Б». Начало.

[Из открытых источников]

Завод «В». Начало.

[Портал «История Росатома»]

А в качестве дополнительной, как позже будут говорить, опции – красота неописуемая, завораживающая, заманивающая…

Уже 24 ноября 1945 года забили первый колышек на месте расположения будущего котла. В феврале 1946‐го приступили к строительным работам. Начали копать котлованы под будущие заводы.

Точно так же, как под Свердловском, поначалу царила неразбериха и нехватка всего. Одного кирпича только в 1946 году и только для создания строительной инфраструктуры нужно было доставить 18 миллионов штук! А ведь транспорт пока – лошадки…

Судя по обсуждениям в Спецкомитете, Яков Давидович Рапопорт развернул работы предельно энергично. Ну ещё бы, с его-то школой! Бывший начальник Беломорстроя, Волгостроя, Главгидростроя, Тагилстроя, один из руководителей строительства канала Москва – Волга, Нижнетагильского и Челябинского металлургических заводов, Волго-Донского канала…

Он вообще сам был хорошо организованным человеком, так что под его руководством армия зэков, в управлении с которыми у него был огромный опыт, а также военно-строительные отряды очень быстро возвели первые и самые главные элементы инфраструктуры. Уже 1 мая 1946 года открыли первую ветку железной дороги, за месяц кинули 30 километров ЛЭП-220 и ЛЭП-110, построили бетонный и ремонтный заводы, жильё.

Но уж больно суровой и снежной выдалась в тамошних местах зима 1946 года. Пригнанные из Челябинска три тяжёлых танка ИС со снятыми башнями не справлялись с ролью тягачей, потому что их самих постоянно приходилось выкапывать из сугробов. Высота стен снежного коридора на дорогах-лежнёвках для лесовозов достигала четырёх метров [362].

А вот главные работы, над котлованом для завода «А», велись медленно. Из-за ослабленных грунтов фундаменты пришлось заглублять более чем в пять раз, до 54 метров. Диаметр на поверхности – 110. И всё это ещё забетонировать…

В апреле 1946 года к Рапопорту как подрядчику присоединился наконец заказчик – первый директор Базы-10 Пётр Быстров. Тоже человек весьма опытный, работавший директором 192‐го завода Наркомата боеприпасов. Ванников знал его лично и хорошо характеризовал. Порядка это, однако, не прибавило: строительство атомного завода – не то что строительство обычного оборонного…

А между тем ввод комбината в строй правительственным постановлением № 3878 был запланирован на второй квартал 1947 года. В июле на Базу-10 нагрянул Л.П. Берия с комиссией. Рапопорта, которого он недолюбливал ещё с 1939 года, распорядился уволить, а заодно с ним – и директора.

Я.Д. Рапопорт.

[Из открытых источников]

Дорога-лежнёвка. [362]

П.Т. Быстров.

[Из открытых источников]

Первого заменили на генерал-майора М.М. Царевского, который ранее возглавлял строительство ряда крупнейших индустриальных объектов. Вместо П.Т. Быстрова назначили Е.П. Славского, также имевшего серьёзный опыт крупного производственника. Который к тому же обеспечил недавно необходимую для котлов чистоту графита.

Е.П. Славский в годы войны.

[Из открытых источников]

Но и Славский новый срок запуска завода «А» – к тридцатилетию Великого Октября – обеспечить не смог, как ни решительно начал закручивать гайки.

Берия снова приехал на комбинат. Разнос он устроил страшный: общался зло и отрывисто, упирая в людей своё пронзительное пенсне. Отстранил Славского. Причём для многих, и Курчатова в том числе, было ясно, что несправедливо. Без укомплектованного штата, без отлаженного снабжения и, главное, всё с теми же огромными задержками поступления проектной документации никто не смог бы выполнить намеченный график. Уж Берия-то, под чьим руководством Славский в 1941 году идеально эвакуировал Днепровский алюминиевый завод, должен был это понимать. Но… капризен бывает Лаврентий Павлович. Долго держится ровно, но потом позволяет себе сладостно сорваться…

Новым директором назначили руководителя танкостроительного Уралмаша Бориса Музрукова. Энергичный, талантливый, Героя Социалистического Труда получил в годы войны.

И он выпросил у начальства вернуть уже знакомого с темой Славского. На пост главного инженера. Ванников его поддержал. Согласился и Берия.

Наконец основной цикл работ под изготовление котла был завершён. Под него уложили металлическую подушку весом 80 тонн. На неё предстояло положить почти 500 тонн графитовых блоков. К чему и приступили 1 марта 1948 года. Основным условием была полнейшая, практически стерильная чистота.

Готовые блоки перегружали сначала в «Кошкином доме», как по фамилии прораба назвали помещение, где необходимую стерильность поддерживали самыми драконовскими методами (спасибо, старый ты наш будённовец товарищ Славский!). Отсюда их по герметически закрытой галерее спускали в чрево будущего реактора.

Рытье котлована для будущего атомного реактора. [Из открытых источников]

Осталось сотворить всего ничего… самое сложное. Основные знания и опыт на строительстве московского котла уже наработали. Но сразу выяснилось, что котёл реальный, промышленный отличается от опытового примерно как… реальный автомобиль от того, что из детского конструктора собрать можно.

Даже для привычных ко всему возводителей Магнитки, Норильска, Сталинградского тракторного нынешняя конструкция выглядела циклопической. Особенно в сравнении с той, где стоял реактор Ф-1. Центральный корпус был высотою 30 метров с подземной частью ещё 50 метров.

Вокруг котла сооружалась трёхслойная стена толщиною 5 метров. Из них первые полтора метра занимала залитая в железные баки вода, эффективный замедлитель нейтронов. Вторые полтора метра заполнялись слоем песка. Внешний слой образовывался двухметровым «коконом» из бетона.

В графитовую кладку котла вертикально вставлялись 1200 алюминиевых труб, через которые протекала вода в качестве охладителя. Сюда же закладывались урановые блоки, в которых и должна была идти ядерная цепная реакция.

Снизу было пристроено специальное разгрузочное устройство, позволявшее вынимать из кладки по одному блочку из любой трубы. После этого блок под собственным весом падал в резервуар воды под котлом и двигаясь далее по наклонной плоскости шахты попадал в кюбели подземного устройства. Кюбели далее поднимались и помещались в транспортную галерею, где и хранились два месяца под шестиметровым слоем воды. После этого их отправляли на химический завод для дальнейшей переработки.

Б.Г. Музруков.

[Из открытых источников]

По принципиальной схеме всё представляется вроде бы и несложным. Но на реальном объекте одних только приборов, чтобы следить за температурой, расходом воды и целостностью каждой из 1200 трубок, – свыше 6 тысяч! Например, ртутные расходомеры, по 200 кубиков ртути в каждом. А этих каждых не меньше тысячи, ибо стоят на каждом канале. Что такое ртуть в эксплуатации, а особенно разлившаяся в аварийном случае, объяснять никому не надо?

Плюс прочая контрольно-измерительная аппаратура и аппаратура дистанционного управления. Плюс свыше тысячи технологических отверстий. Плюс под 6 тысяч единиц всякой арматуры. Сотни километров электрических проводов. И можно только представить себе сложность этой сети…

А ещё этот котёл обслуживался целым очистительным заводом, где освобождалась от солей и примесей вода, набираемая насосами из