Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

глубинных слоёв озера Кызыл-Таш. Чем только не производилась такая очистка! Кварцевые фильтры, целые башни со специальным активированным углём, дегазационные башни, где вода освобождается от углекислоты… Это даже не дистилляция, это полная химическая чистота H2O. На семиметровой глубине можно было бы различить надпись «СССР» на двадцатикопеечной монете!

Собрали котёл быстро. Уже к началу июня 1948 года он был готов к пуску. Из Москвы прилетел Борис Ванников. Утра ждать не стали – вечером же 7 июня в присутствии всего руководства комбината Курчатов сам сел за пульт управления и сделал пробный запуск.

Котёл заработал сразу. Однако, пока он разгонялся, напряжение в зале можно было маслом на бутерброд намазывать. Очень толстым слоем.

К половине первого ночи цепная реакция пошла. И словно тонны груза упали с плеч! У всех…

Котёл заглушили. Теперь надо было завершать подготовку и потихоньку выводить его на проектную мощность. Игорь Васильевич пока не стал подписывать акт приёмки: «Проведём физический пуск, останемся живы – подпишем» [363].

Промышленный пуск котла, названного в народе – причастном! – «Аннушкой», состоялся 19 июня 1948 года в 12.45. Пробную мощность довели до 1000 кВт, а в 20.00 он уже работал на номинальной, 100 мегаватт.

Победа, наконец?

Да, она самая! И Сталину о том доложили немедленно.

Вот только…

Буквально на следующий день после пуска обнаружилось крайне поганое явление: вода, которая обязана неостановимо идти через каналы, то в одном, то в другом месте идти отказывалась. В результате чего без охлаждения разогретый уран расплавлялся, образуя карбиды с графитом и не давая хода воде для охлаждения других блоков. И всё это начинало гореть.

Вода – жизнь котла. Неслучайно Курчатов оставил начальникам смен категорическое указание в письменном виде и под роспись: «Предупреждаю, что в случае останова воды будет взрыв. Поэтому ни при каких обстоятельствах не допускается прекращение подачи воды».

Что же оказалось?

Уже при первом подъёме мощности 19 июня расход охлаждающей урановые блоки воды оказался слишком мал. Перемудрили с осторожностью – основной клапан должным образом не пропускал воду из-за приоткрытия страхующего клапана холостого хода. Урановые блочки стали разогреваться. А поскольку поверхность алюминиевых труб первоначально не была анодирована, то в системе алюминий – вода – графит под воздействием высокой температуры началась коррозия. В итоге горячий уран спёкся с графитом.

Это явление на комбинате тут же назвали «козлом».

Что с ним делать?

Единственный выход – освободить спёкшийся блочок, чтобы поднять его. А для этого ничего не остаётся, как обсверливать «козла» кругом по графиту.

Мягко – очень мягко! – говоря, трудоёмкая операция. И свёрла раз-раз и ломаются! И доставать их приходится с 7, 10, 20‐метровой глубины.

И всё это в условиях радиоактивности.

Первый промышленный уран-графитовый реактор «А»

для наработки плутония.

[НИЦ «Курчатовский институт»]

Записка Курчатова по недопущению останова воды.

[Из открытых источников]

Дозы накапливались более чем приличные: за два месяца работ по ликвидации первых двух «козлов» люди из бригады слесарей приняли от 26 до 108 рентген. Точнее, бэр – биологических эквивалентов рентгена. По нынешней системе единиц это немногим больше одного зиверта. Не очень опасно – грозит лёгким недомоганием. Но в первый период эксплуатации реактора «А» дозу свыше 15 бэр приняли абсолютно все, кто работал с ним. За весь 1949 год облучение от 100 до 400 бэр получила почти треть персонала.

А с 400 бэр начинается тяжёлая степень лучевой болезни…

Был эпизод – с другим реактором, на тяжёлой воде, – когда «козёл» образовался грандиозный, но добраться до него не давала высочайшая радиоактивность. И тогда лично Ефим Славский на собранной подвижной конструкции из обшитого толстыми листами свинца трактора взялся за рычаги и поехал взглянуть и определиться, как с тем «козлом» справиться.

Такие были люди…

Такие были Славские.

Завенягины, Ванниковы, Малышевы, Александровы.

Курчатовы…

Всего же таких зависаний блоков в каналах произошло за первые полгода работы более сорока. Браться за устранение очевидно проявившихся недочётов – значит останавливать котёл на полную переборку. А следовательно, забыть о плутонии для Бомбы ещё на год, а то и на два – ибо достаточного количества готового урана для повторной загрузки в стране нет.

И тогда Игорь Васильевич принимает трудное решение – справляться с «козлами», не останавливая реактора.

Лишь 20 января 1949 года, когда необходимое для Бомбы количество плутония уже было получено, котёл всё же остановили на капитальный ремонт. Извлекли тогда не более и не менее, а 39 тысяч блоков.

Но поскольку урана в стране по-прежнему были не горы, то приняли решение использовать какие возможно для повторной загрузки в новые трубы блоки.

Только предварительно следовало отсортировать пригодные. Сам Курчатов и осматривал. А кого ещё поставишь на такую работу? Старину «Будённовца», формально ответственного за участок? Он и так давеча в реакторе побывал, застрявшую бадейку с урановым блочком выковыривал. И сколько там нахватался, неизвестно, потому как отказался даже дозиметр на шею повесить – дескать, только мешать будет. Или Николая Архипова, директора объекта «А», который и так за 16 дней собирания блоков по вёдрам успел впитать немерено рентген? Митю Пинхасика, заместителя главного инженера котла?

Словом, сам.

Там бы, наверное, и лёг от лучевой болезни, если бы не увели вовремя из зала…

Пульт управления реактором «А».

[Портал «История Росатома» / http://www.biblioatom.ru]

Неосмотрительно, конечно, поступил, что и сам признал впоследствии. Но ведь и опыта ещё не было с радиоактивностью, страха перед нею…

Кстати, после того капремонта «Аннушка» практически без остановок и серьёзных сбоев проработает без года сорок лет, из эксплуатации реактор «А» выведут только в июне 1987 года.

Реактор на 817‐м комбинате стал центром огромного производственного комплекса. Неподалёку достраивался тяжеловодный котёл, позднее здесь ставили реакторы следующих поколений. Вслед за котлом «А» из некоего строеньица типа «барак» вырос огромный комбинат – радиохимический завод, или объект «Б».

Перед ним стояла задача отделить наработанный в ядерном реакторе плутоний от урана и примесей, добиваясь, чтобы он выдавал минимум гамма- и бета-излучений. Это было важно уже для металлургических процессов.

На заводе «В» из очищенного плутония выплавляли подкритические его массы. Поскольку доменные печи для этого не нужны и раствор плутония для дальнейшей обработки разливался в платиновые стаканы, предприятие решили разместить в складских помещениях. Так что к началу 1949 года рабочие помещения внешне представляли собой три обычных кирпичных барака. Зато внутри… По требованию научного руководителя проекта академика Андрея Бочвара строители добились буквально зеркальной гладкости стен. Легче отмывать от радиоактивной пыли, которая уже показала свои возможности. Так, при прессовке порошкового урана выбросило пуансон, и порошок,