Королев. Главный конструктор - Мария Стефановна Бушуева

Плотность пыли доходила до того, что машины двигались днем с зажженными фарами. Особенно большая пыль во взвешенном состоянии поднималась при тихой погоде, она сутками стояла сплошной пеленой. Не лучше было, когда поднимался ветер Беш-Кунак.

Надо иметь в виду, что каждый камень, кирпич, доска, гвоздь были доставлены издалека по железной дороге до станции разгрузки, а затем автотранспортом на площадки по бездорожью. Для обеспечения водой гарнизонов и всего строительства, в том числе и работы бетонного завода, работало круглосуточно несколько десятков водовозов».

«Байконур мне открылся в первый приезд таким, – рассказывал Олег Генрихович Ивановский, – по сторонам квадратной площадки шесть деревянных одноэтажных зданий барачного типа, посередине дощатый помост-площадка. На столбе – репродуктор. Кругом ни кустика, ни деревца, испытательного корпуса. А уж о стартовом устройстве и говорить не приходилось. Перед ним только можно было молча снять шапку. Это было нечто фантастическое, грандиозное, доселе невиданное»[75].

* * *

Заботившийся об условиях жизни своих сотрудников и других главных конструкторов, сам Королев был очень неприхотлив, даже аскетичен в быту. Нина Ивановна Королева вспоминала: «Сергей Павлович был человеком редкой доброты, очень скромным в повседневной жизни. Довольствовался исключительно необходимым, ничего лишнего не хотел для себя». Свой трехкомнатный полигонный дом в 35 квадратных метров: крашеный пол, потолок, обшитый картоном, бумажные обои, маленькая кухонька, – обычно он делил с Мишиным. Обстановка в комнатах была самая простая, а под крышей обосновалась семейство диких голубей. Сергей Павлович не разрешал голубей прогонять, любил наблюдать за взрослеющими птенцами, подкармливал их крупой и крошил им хлеб.

К 1957 году на полигоне появилась летняя танцплощадка, крытый театр на 600 мест, из привезенных книг составили очень неплохую библиотеку – Сергей Павлович туда захаживал, и на полке его тюратамского дома стояли Пушкин, Лесков, Салтыков-Щедрин, Аксаков, Станюкович, Ефремов и, конечно, скорее как идеологический антураж, «История КПСС» и труды Ленина… Стали устраивать вечера отдыха, проводить спартакиады, на сцене театра пели и танцевали, декламировали стихи.

Многие байконурцы писали стихи сами. В степях у реки Сырдарья в IX веке родился тюркский акын, поэт-песенник и композитор, создавший музыкальный инструмент кобыз, Коркыт-ата, так что бессмертный поэтический дух над Тюратамом витал с древности.

Как-то Королеву рассказали, что во время рытья котлована строители нашли остатки древнего селища: артефакты отправили в Москву, и археологи определили, что в степи Казахстана люди жили несколько тысяч лет назад.

– Мы строим на берегу Вселенной, на границе жизни. До нас здесь была жизнь, значит, это место станет для нас счастливым, – сказал Королев.

Не все поняли логику Главного. Сам не чуждый тонких порывов Валентин Петрович Глушко, узнав, что Сергей Павлович попросил частичку найденного пепелища древнего костра и положил крошечный артефакт в спичечную коробку как талисман, подумал: никто не способен проникнуть в глубины его души…

А ветер Беш-кунак все не стихал…

* * *

Как сложный человек, Глушко относился к Королеву сложно. В Казани не только Валентина Петровича, но и многих других поражали упорство и смелость Королева при испытаниях ракетных ускорителей для самолетов. На вечере, посвященном пятидесятилетию Главного, Валентин Петрович в своей юбилейной речи это подчеркнул:

– Особо я хотел бы отметить личное мужество Сергея Павловича, в котором я имел возможность неоднократно убеждаться во время летной отработки двигателей РД-1 и РД-1ХЗ. Несколько раз двигатель при запуске взрывался и хвостовое оперение самолета было настолько повреждено, что приходилось только удивляться искусству летчика, сумевшего посадить самолет на аэродром. Поведение Сергея Павловича, принимавшего участие в полетах, после каждой такой аварии вызывало чувство глубокого уважения к нему, так как мы видели со стороны Сергея Павловича лишь желание подбодрить нас, двигателистов.

Удивляла Валентина Петровича способность Королева притягивать к себе людей: все, кого он решал обратить в свою ракетную веру, начинали вращаться вокруг него, как электроны вокруг ядра, причем степень близости орбиты очередного электрона моментально устанавливал сам Сергей Павлович. Что это, задавал себе вопрос Глушко, такая уникальная проницательность? Порой возникает впечатление, что он буквально считывает чужие мысли, ты только подумал, он уже произнес!

– Я уверен, Сергей вполне сознательно шаг за шагом наращивает свой авторитет, – говорил он своей третье жене. Сегодня Глушко отдыхал после возвращения с полигона и настроен был к Королеву, да и ко всему миру, дружелюбно. – Выстраивает нужные связи, используя информацию внедренных «своих людей», на это указывают многие его ходы на опережение… И не упускает из поля зрения ни один этаж возводимой пирамиды власти. Но большинство работающих и у него, и у меня увлечены самими идеями. Власть – всего лишь необходимый инструмент организации… К тому же Королев одержим работой, это люди видят и стремятся от него не отстать. Его организаторский дар проявился еще в Казани, я это первый увидел. Теперь все чаще сравнивают его знаешь с кем? С полководцем!

– Он и внешне похож на полководца, – соглашалась жена.

– Скорее на дирижера. Каждый инструмент – отдел ОКБ или сектор, КБ смежника, научная лаборатория, производственный цех – исполняет свою партию. И дипломат. Не упускает из поля зрения ни один этаж возводимой им пирамиды своей власти. Общим звучанием оркестра всегда управляет дирижер, без его единоначалия симфония как цельное произведение не состоится… Инструменты у него, надо признать, высшей пробы. Перетягивает к себе творческих людей отовсюду. Просто поразительное чутье на талант, иногда дремлющий и сокрытый от самого перетянутого! Откопал Козлова, вовлек в работу ОКБ толкового очень Цыбина… Цыбина, правда, он еще как планериста знал. Забрал к себе моего Севрука…

– Не жалеешь?

– С Севруком было сложно – упрямый и несговорчивый…И замы у Королева головастые. Только Мишин меня раздражает, – Глушко поморщился, вспомнив, как недавно на полигоне Василий Павлович в очередной раз пытался свалить причину аварии на двигатель, – конструктор Мишин сильный, с обостренным техническим чутьем, но с отвратительным характером. Подражает Королеву, точно зеркало, – тоже устраивает разносы: у Мишина выходит обычная начальственная брань…

– У Королева не брань? – удивилась Магда Максовна. – Ты же рассказываешь, что на ваших советах летят пух и перья.

– Понимаешь, разносы Королева – это древнегреческий накал, отцовский гнев Зевса-громовержца. Правда, иногда и чисто дирижерский прием, он и крепкое словцо использует в исключительных случаях, как простой аргумент, понятный тому, кому адресован. С каждым умеет говорить на его языке. Я лично считаю ниже своего достоинства пригибаться под собеседника.

– Правильно. Нужно умеренно критиковать и разумно поощрять.

– Умеренность – не для Королева! Его слова одобрения весомей ордена, все работающие с Королевым просто жаждут проявить себя и свои способности и заслужить похвалу Главного!

– Как дети.

– Иногда думаю: другие