Королев. Главный конструктор - Мария Стефановна Бушуева

Второй пуск назначили на 11 июня.

Глушко бродил по дорожкам полигона и не мог избавиться от навязчивого ощущения, что и эта попытка будет неудачной. Ему было жаль двигателей, попусту, без всякой пользы, сгорающих в небе. Сколько труда затрачено! В отчаянье накинулся, прилетев в Тюратам, на Королева с обвинениями в плохой подготовке ракеты. Ну, и остальным перепало. Вспоминать сейчас свою невыдержанность Валентину Петровичу было неприятно: одной из лучших человеческих черт он считал как раз умение хранить спокойствие в любой ситуации. А тут – сорвался.

Пушкин А.С. Сочинения / Под ред. и с комм. М.А. Цявловского и С.М. Петрова. Вступит. ст. С.М. Петрова. – М.: Гослитиздат, 1949

[Музей космонавтики]

Было жарко, сухой зной поднимался над степью. В Кап. Яре всегда летом пахло полынью, воздух горчил, а здесь пахнет какими-то другими травами и пылью.

Решили проводить второй пуск ночью, когда раскроется звездная карта неба. Королев чувствовал себя неважно, мельком пожаловался Мишину, что у него почему-то упадок сил. Ракета тоже оказалась без сил – просто не полетела. При проверках все время обнаруживались какие-то технические неполадки. Пуск, поразмыслив, отменили.

– Зато ракета цела, – негромко проговорил Главный. – Все-таки неплохой результат.

Третье испытание Р-7 оказалось, как первое, аварийным. Старт прошел хорошо: ракета сначала уверенно пошла в зенит. Отвечающий за пуски Воскресенский следил за полетом через окуляры перископа. Внезапно Р-7 развернулась…

– Пошла за бугор! – воскликнул Леонид Александрович. – Закувыркалась и развалилась!

– Преступники мы, почти сто миллионов, считай, целый поселок, выбросили на ветер, – горько сказал Пилюгину Королев.

Он так поглощен и огорчен неудачами с первой межконтинентальной, что не обращает внимания на приятную новость: в конце июня ученый совет НИИ‐88 присудил ему ученую степень доктора технических наук без защиты диссертации. Оппонентом вместе с академиком М.В. Келдышем и членкором Г.И. Петровым был и Глушко. Королев вспомнил его бледное лицо и подумал: приказали, наверное, Валентину Петровичу принять участие в спектакле. Руководитель такого ранга, каким Королев был теперь, без научной степени – нонсенс, вот сверху и дали указание срочно ситуацию исправить. Обычно становятся сначала кандидатами, затем докторами наук, а уж потом академиками: у него, как всегда, все необычно!

Сейчас самое важное – пуск «семерки»! А все лишние мысли нужно гнать!

Сергей Павлович пишет Нине Ивановне 13 июля 1957 года:

«Наши дела опять очень и очень неважные. Трудно мне определить точно дальнейший ход событий, но нам снова предстоит много и серьезно поработать и разобраться в тех новых задачах и вопросах, которые возникли заново».

* * *

Собралась Государственная комиссия. Королев сидел нахохлившись, Глушко – подчеркнуто прямо. За окном в ярко-голубом небе застыло одно-единственное облако. Оно стояло, как след паров кислорода разрушившейся ракеты, прямо напротив глаз Валентина Петровича и нестерпимо мучило взгляд – хотелось прогнать вытянутое облако с голубого небесного полотна.

– Предлагаю ракету отправить обратно в ОКБ-2 и там доработать, пусть Дмитрий Ильич Козлов как ведущий конструктор доводит изделие до ума, – предложил маршал Неделин, уставший от неудачных пусков.

Королев тут же встрепенулся и кинулся в атаку:

– Митрофан Иванович, я высоко ценю ваше мнение, но в данном случае прошу учесть мое: причину аварии мы уже установили, Козлов ни при чем, дала сбой система управления!

Пилюгин угрюмо водил карандашом: когда он нервничал, то обычно складывал маленькие коробочки из листа бумаги или что-то на нем механически чертил, постоянно повторяя одни и те же линии.

– Причина вполне устранима здесь, в МИКе, транспортировка ракеты тяжела и обойдется много дороже, с другой стороны, она просто не нужна, все системы ракеты работают нормально, неисправность выявлена, значит, и ее устраним прямо в Тюратаме. Надеюсь, главные конструкторы меня поддержат.

Пилюгин перестал чертить и проговорил глухим голосом:

– Виноват, рубите мне голову. А Сергея Павловича поддерживаю полностью. Чего таскать эту махину туда-сюда, когда во всем разобрались.

– Я вас, Митрофан Иванович, понимаю, – сказал Рябиков, – заказчик армия, и армии нужно, чтобы ракета летала, а не совершала акробатические кувырки и не разваливалась.

– Но мы уже во всем разобрались, – повторил Пилюгин. – И Козлов, на которого могут посыпаться все шишки, ни при чем.

– Разобрались после того, как мои лучшие двигатели загубили! – Голос Глушко прозвучал юношески звонко. – Первая ракета разрушилась по вине ОКБ-1, видите ли, неправильно установили клапан! Такое и в Кап. Яре происходило! Сергей Павлович, если бывал виноват в авариях, никогда в этом не признавался и все сваливал на других. Я поддерживаю предложение Митрофана Ивановича. Ракету нужно отправить обратно в Подлипки!

– Вы уверены? – спросил удивленно Рябиков, явно не ожидавший такого поворота со стороны одного из главных.

– Почему мое ОКБ и лично я должны терять время и обнулять результат огромной работы из-за халатности других?

– Валентин Петрович постоянно стремится обособиться! Для него не существует слово «наше», только «мое»! – закипел возмущением Королев. – Не секрет, что в нашу работу втянуты очень многие организации и институты практически по всей стране. Много опытов, много самых различных результатов – и ошибаться могут все! Дело, которое мы начали, совершенно новое. А у Валентина Петровича получается, все виноваты в неудачах, а он один безгрешен!

– Не все, Сергей Павлович, – ледяным тоном проговорил Глушко, – а лично вы. Причем ваш Мишин всегда пытается все аварии свалить на мои двигатели.

Рябиков глянул сначала на Глушко потом на маршала Неделина: похоже, маршалу не нравился внутренний конфликт главных.

– Предлагаю отложить решение вопроса, – сказал Рябиков, – а Совету главных сначала досконально разобраться с проблемой.

Все стали расходиться. Валентин Петрович торопливо направился к своему домику, не дожидаясь своих соседей: Рязанского и Кузнецова. Уже почти у дверей задумчиво остановился, пошел обратно и, свернув на другую дорожку, побрел по вечно бодрствующему полигону: с военных лет авралы считались нормой, вот и здесь все работали круглосуточно, на износ.

…Да, Королев прав, я индивидуалист, думал он уже не раздраженно, а вполне спокойно и трезво, но я таким родился, коллективизм мне органически чужд, как был он чужд Лангемаку, такие люди, как мы с Георгием Эриховичем, неисправимы. И куда привел коллективизм? К дружным собраниям доносивших на меня в РНИИ? Я не писал жалоб и никого не обвинял, потому что как индивидуалист отвечал лично за себя перед своей совестью. И сейчас отвечаю в первую очередь перед самим собой. Королев, конечно, совестливый человек, но я верю только в талант – в науке, технике, литературе, музыке, – а он свято верит в единый коллективный