Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

В истории, описанной Карло Гизбургом, где действуют добрые колдуны бенанданти, одна проблема представляется особенно важной – это вопрос о состоянии транса, в который входили колдуны для того, чтобы перейти в другой мир. По мнению итальянского исследователя, это экстатическое состояние было «следствием применения снотворных средств или вызывалось каталептическими припадками неизвестного происхождения…»[464]. Вопрос такого состояния волновал и шотландских следователей, занимавшихся ведовскими процессами, потому что, согласно ортодоксальной теологии, тело и душа были неотделимы в течение всей жизни человека. Но большинство шотландских свидетельств демонстрирует примеры того, как в другой мир тело и душа отправляются вместе. Возможно, что все это происходило в состоянии транса, однако, как свидетельствуют записи протоколов допросов, эти перемещения соответствовали ортодоксальному теологическому представлению, согласно которому дьявол мог перемещать людей полностью, включая и душу, и тело, или, по крайней мере, создавать иллюзию этого перевоплощения.

Хотя в Шотландии были засвидетельствованы и примеры явного опыта транса. В частности, Изобель Эллиотт в 1678 г. признавала, что «она оставила свое тело в Пенкайтланде и отправилась в теле горгульи в Ласуэйд, для того, чтобы навестить ребенка, которого она вскармливала»[465]. Ворон является птицей, чаще всего присутствующей в качестве животного, в которое происходит перевоплощение. Горгульи из Аллоа, аналоги воронов, дополняются и многочисленными другими случаями. Адвокаты, защищавшие Элизабет Батгейт, обвиняемую в 1634 г. в потоплении корабля, настаивали, что во время крушения судна над ним не было видно никого, «подобного воронам или другим существам, так часто используемым ведьмами»[466]. Джон Фиан, один из обвиняемых по делу о североберикских ведьмах, признался, что он был «введен в состояние экстаза и транса и пролежал в недвижении более двух или трех часов, в то время как его дух сам перенес себя, направившись ко многим горам, устремляясь через весь мир»[467]. Элисон Пирсон из Боархилс в 1588 г. говорила о своей пугающей многих мечте испытать состояние транса и посетить волшебную страну, и однажды поутру она заявила, что наконец достигла своих желаний[468]. Как и Беатрис Лесл, которая в 1661 г. часто по ночам путешествовала в компании «храбрых душ»[469].

Сэр Джордж Маккензи не считал, что в этих превращениях в животных было что-то экзотическое или, по крайней мере, необычное для Шотландии: «Мы должны тогда заключить, что признания ведьм, подтверждающие, что они перевоплощались в животных, являются всего лишь иллюзией воображения, вызванной дьяволом, пока они спят и отягощающим их скудный разум, и это, мы можем полагать, потому, что, пока их тело лежало неподвижно в комнате, они путешествовали за много миль… Но эта иллюзия не может быть вызвана дьяволом, но, скорее, меланхолией, превращающей обычных людей в волков, собак и других диких животных»[470].

Э. Уилби недавно внесла важный вклад в изучение роли состояния транса в истории ведовства. Прослеживая аналогии между английскими и шотландскими феями, она рассматривала эти разновидности как функционально идентичные, основанные «на опыте измерения» потусторонних столкновений. Действительно, она собрала разнообразный материал, включая упоминания обо всех столкновениях с дьяволом, демонами, ангелами или призраками, в том числе с участием английских и шотландских фей. Правда, испытывая особый пиетет к фольклорному материалу, отдельные признания ведьм и колдунов она склонна рассматривать излишне буквально, игнорируя некоторые фольклорные клише. Ее вывод, подтверждающий мнение К. Гинзбурга о каталептических припадках, заключается в том, что состояние транса действительно могло иметь место в реальности, по крайней мере, в некоторых случаях[471].

Несмотря на важность исследования фольклорного материала, истоки веры в ведовство лежат, очевидно, еще глубже и связаны с характером развития общества. Факт соответствия шотландского ведовства, во всяком случае, в его принципиальных элементах, общеевропейской тенденции связан с тем, что, разделяя общие для своих европейских современников культурные формы, связанные с религиозными представлениями и особенностями каждодневных практик, шотландцы сталкивались с теми же природными и социальными вызовами и вопросами, что и остальные жители Европы, и вынуждены были давать на них соответствующие ответы, следуя специфической ситуации.

В 1643 г. Генеральная ассамблея шотландской церкви объявила, что особые причины распространения колдовства, «как в конце концов было обнаружено, связаны с крайними страданиями и горем, преступными намерениями, страстью и желанием мести, удушающей бедностью, играющей на руку ведьмам и заклинателям, и в этих случаях дьявол нападает на них, искушая предложениями и многими обещаниями»[472]. Большинство указанных причин, особенно «преступные намерения», вполне предсказуемы, учитывая общее состояние социума, постоянно находящегося на грани голодного гомеостаза. Удивление в этом заключении вызывает то, что «крайние страдания и горе» возглавляют этот список, отсылая современного исследователя к проблеме отношения между колдовством и психологической травмой.

Эти связи кажутся очевидными в изученном Луизой Йомен случае Анны Тэйт из Хаддингтона. Анна жила в жутких домашних условиях, «трижды подвергаясь насильственной изоляции в своем собственном доме», и была убеждена, что зло, овладевшее ею, было от дьявола, а вскоре, в 1634 г., была обвинена в колдовстве[473]. Джанет Моррисон из Ротсея, подверженная частым случаям меланхолии, услышала в 1662 г. голос, призывавший ее утопиться[474]. Когда европейцы писали о «ведьминой меланхолии», они использовали техническое понятие современной им классической медицины, чтобы объяснить умопомрачение, странные видения и другие психологические нарушения своих знакомых или пациентов. Эта «меланхолия» могла включать также депрессию, и свидетельства о нескольких ведьмах действительно содержат такие данные. Уже сам факт обвинения в колдовстве, возможно, повергал человека в состояние паники, страха, вызывая не совсем привычное поведение, привлекавшее внимание соседей. Барбара Эрскин из Аллоа в 1659 г. «заявила, что, когда ей было предъявлено обвинение в ведовстве, сейчас же дьявол явился к ней и оттащил ее саму к водам Девона. Она свалилась туда, но была вытащена Уильямом Миллером»[475].

Л. Йомен обращает также внимание на другую сторону соотношения колдовства и психической травмы, заключающуюся в связи между овладением демоном и кальвинистским конверсионным опытом. Те, кто искал божественной благодати и столкнулся с преследованием со стороны демонов, действительно могли полагать, что стали жертвой дьявола, вмешивающегося в божественный промысел. Этим же вмешательством демона многие объясняли жизненные неудачи, преследующие их, что делало необходимым поиск виновного в колдовстве[476]. В данном случае предмет внимания исследователя смещается с обвиняемого в ведовстве на обвинителя, ставшего жертвой психологического волнения. Такая конверсия очень хорошо изучена на примерах Англии и Новой Англии, а также Германии[477].

Как уже было замечено, демонологическая традиция, исходящая от представителей элит, играла значительную роль в формировании концепции ведовства, как его представляли себе современники. Хотя шотландские элиты также были знакомы с фольклорными верованиями и практиковали