Происхождение видов путем естественного отбора - Чарльз Роберт Дарвин

признаки своим потомкам в соответствующем возрасте. Таким образом, воздействие почти не касается ранних стадий развития зародыша, и он остается как бы свидетелем прошлых состояний, через которые прошел вид. Этим объясняется тот факт, что существующие виды в течение ранних стадий своего развития так часто походят на более древние и исчезнувшие формы того же класса. С этой точки зрения на смысл эмбриологического сходства, а в сущности, и со всякой иной точки зрения, представляется невероятным, чтобы животное могло подвергаться таким мгновенным и внезапным превращениям, о которых была речь, и чтобы его эмбриональные стадии развития не сохранили бы и следов этих внезапных превращений; каждая малейшая черта строения развивается постепенными, нечувствительными ступенями.

Тот, кто думает, что какая-нибудь древняя форма в силу какого-то внутреннего стремления или силы изменилась внезапно, например получила крылья, должен, вопреки всякой аналогии, допустить, что это изменение одновременно охватило большое число особей. Невозможно отрицать, что подобные внезапные и глубокие изменения организации резко противоречат тому, что в действительности произошло по отношению к большинству видов. Он будет вынужден допустить далее, что многочисленные черты организации, прекрасно приспособленные к другим частям того же существа и к окружающим его условиям, возникли так же внезапно, и для этих сложных и чудесных взаимных приспособлений он не будет в состоянии предложить хотя бы тени какого бы то ни было объяснения. Он будет вынужден признать, что эти глубокие, внезапные изменения не оставили ни малейшего следа своего воздействия на зародыш. Допустить все это, мне кажется, значило бы перейти в область чудес, покинув область науки.

Глава VIII

Инстинкт

Многие инстинкты столь удивительны, что их развитие, вероятно, покажется читателю затруднением, достаточным для ниспровержения всей моей теории. Я могу здесь заранее сказать, что не занимаюсь вопросом о происхождении умственных способностей, как не занимался и вопросом о происхождении самой жизни. Нас касается только разнообразие инстинктов и других умственных способностей у животных одного и того же класса.

Я не стану пытаться дать какое-либо определение инстинкта. Легко было бы показать, что под этим названием обыкновенно разумеются различные умственные действия, но каждый понимает, что хотят сказать, когда говорят, что инстинкт заставляет кукушку совершать свои перелеты и нести яйца в гнездах других птиц. Такой акт, который может быть выполнен нами лишь после некоторого опыта, будучи выполняем животным, особенно очень молодым, без предварительного опыта или одинаково многими особями, без знания с их стороны цели, с которой он производится, обыкновенно называют инстинктивным. Но я мог бы показать, что ни одно из этих определений не является общим. Небольшая доля соображения или рассудка, как выражается П. Юбер, часто наблюдается у животных, даже низко стоящих на ступенях лестницы природы.

Пьер Юбер. Портрет с фронтисписа его книги «Recherches sur les moeurs des fourmis indigenes», 1810

Фредерик Кювье и еще некоторые из старых метафизиков сравнивали инстинкт с привычкой. Я думаю, что это сравнение дает точное представление о характере умственного настроения, выражающегося в инстинктивном акте, но не всегда о его происхождении. Многие привычные движения производятся нами совершенно бессознательно и нередко даже прямо противоположно сознательному желанию, но могут быть изменены при участии воли или рассудка. Одни привычки часто сопровождают другие, бывают связаны то с известным периодом времени, то с известным состоянием организма. Раз приобретенные, они часто остаются неизменными в течение всей жизни. Можно указать и другие черты сходства между инстинктами и привычками. Как при повторении хорошо знакомого напева, так и при инстинктивном акте одно действие следует за другим до известной степени ритмически; если кого-нибудь прервать среди пения или при повторении чего-нибудь заученного, он обыкновенно бывает вынужден возвратиться назад, чтобы приобрести привычный ход мышления; то же самое пишет П. Юбер относительно гусеницы, делающей очень сложный кокон. Если он брал гусеницу, доведшую постройку кокона, положим, до шестой стадии, и пересаживал ее в кокон, доведенный только до третьей, то гусеница просто снова делала четвертую, пятую и шестую стадии постройки. Если же гусеница бралась, например, из кокона третьей стадии и пересаживалась в кокон, доведенный до шестой, так что значительная часть ее работы была уже сделана, то вместо того, чтобы найти себе в этом какое-нибудь облегчение, она попадала в очень большое затруднение и, чтобы окончить работу, казалась вынужденной начинать с третьей стадии, на которой ее остановили, и с нее пыталась доводить до конца уже почти оконченную работу.

Если мы предположим, что какое-нибудь привычное действие становится наследственным, а можно доказать, что иногда так и бывает на самом деле, в таком случае сходство между тем, что сначала было привычкой, и инстинктом становится близким до неотличимости. Если бы трехлетний Моцарт стал играть на фортепиано не после поразительно малой практики, а совсем без практики, то справедливо было бы сказать, что он это делает инстинктивно. Но было бы большой ошибкой думать, что значительное число инстинктов может зародиться из привычки одного поколения и быть наследственно передано последующим поколениям. Без труда можно доказать, что самые удивительные инстинкты из тех, с которыми мы имеем дело, именно инстинкты пчелы и многих муравьев, не могли не быть приобретены таким путем.

Всеми принимается, что инстинкты настолько же важны для благосостояния вида при настоящих условиях его существования, как и особенности его строения. При изменении жизненных условий возможно, что слабые изменения в инстинкте могут быть полезны для вида; и если можно доказать, что инстинкты изменяются хотя бы и в слабой степени, то я не вижу затруднения к принятию того, что естественный отбор, сохраняя и постоянно накопляя уклонения в инстинктах, может развить их до любой степени полезности. Таким образом, как я думаю, произошли самые сложные и удивительные инстинкты. Подобно тому как изменения в строении происходят и развиваются от употребления или привычки и ослабевают или исчезают от неупотребления, так точно, не сомневаюсь, было и с инстинктами. Но я думаю, что воздействие привычки во многих случаях имеет второстепенное значение сравнительно с естественным отбором того, что можно назвать случайными изменениями инстинктов, т. е. изменениями, вызываемыми теми же самыми неизвестными причинами, которые обусловливают и слабые уклонения в строении тела.

Едва ли какой бы то ни было из сложных инстинктов может развиться под влиянием естественного отбора иначе, как путем медленного и постепенного накопления слабых, но полезных уклонений. Отсюда, как и в случае с органическими особенностями, мы должны находить в природе не постепенные переходы, путем которых развился каждый сложный инстинкт, – это можно было бы проследить только