Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

за собой Речь Посполитую. Он готов был предложить польскую корону кому угодно — и братьям Собеским, и австрийскому фельдмаршалу Евгению Савойскому, и венгерскому князю Ференцу Ракоци, но все они почтительно отказывались — уж очень хлопотно было срывать венец Ягеллонов со шведских штыков.

У Петра вызывало раздражение все: и продажные польские паны, заполонившие главную квартиру царя в Якубовицах, и любое напоминание о вероломстве Августа, и вообще весь белый свет. Неожиданно самым неприятным образом напомнила о себе Анна Монс.

В прошлом году она, наконец, получила от Петра разрешение посещать кирку, а потом и вовсе добилась снятия со своей особы домашнего ареста. Возвратив себе свободу, она тут же завела роман с прусским посланником в Москве фон Кайзерлингом. Ее новый избранник питал относительно ее самые честные намерения, собираясь обвенчаться, но, не зная, как на это дело посмотрит царь, решил прибегнуть к посредничеству Меншикова. Как раз летом 1707 года король Фридрих Вильгельм (терпеливо дожидавшийся превращения Бранденбургского курфюршества в королевство Прусское за счет присоединения польских и ливонских земель) отправил Кайзерлинга с дипломатическим поручением к Петру. Так он очутился в Якубовицах.

Меншиков вначале не поверил своим ушам. После появления рядом с Петром своей протеже — Екатерины, он как раз больше всего опасался попыток Анны Монс вернуть утраченное место в сердце царя. А тут редкая удача — Монсиха сама вручает ему могильный заступ! С трудом скрыв свою радость, он принял крайне озадаченный вид. Дело непростое, но он берется помочь господину посланнику. Завтра у царя именины, и за весельем просьба господина посланника наверняка будет иметь успех. А если господин посланник изложит свою просьбу письменно, он попытается заранее подготовить государя. Ничего не подозревающий Кайзерлинг тут же написал просьбу на высочайшее имя о своем обручении с девицей Анной Монс.

На следующий день была большая попойка. Кайзерлинг, все больше хмелея, до самого вечера терпеливо ждал знака от Меншикова. Улучив минуту, Данилыч отозвал Петра в соседнюю комнату. Царь, шатаясь, проследовал за ним и тяжело упал в кресло. Ну, что за секреты? Меншиков сразу взял быка за рога. Вот, государь всегда думал и не раз говорил, что Анна Монс любит его более всего на свете, — что, если это не так?

Пьяное благодушие Петра как рукой сняло. Он помрачнел.

— Оставь это, Алексаша. Я поверю тебе, если она сама скажет.

Меншиков вынул из кармана письмо Кайзерлинга…

Когда они вернулись за стол, Меншиков кивнул прусскому посланнику. Тот с поклоном подошел к царю и изложил свою просьбу. Петр хмуро ответил, что он об этой развратной девице и слышать не хочет. Кайзерлинг попытался объясниться, но тут неожиданно встрял Меншиков, заявив, что Монсиха действительно подлая, развратная баба и прусский посланник хлопочет о ней, верно, потому, что сам развратничал с ней.

Кайзерлинг вспыхнул. Петр встал с сердитым видом.

— Ты всегда затеваешь, чего сам не понимаешь, — сказал он Меншикову, — а я должен отвечать за твои глупости. Извинись перед господином посланником.

С этими словами он вышел в соседнюю комнату.

Дождавшись, когда за царем закроется дверь, Меншиков поворотился к Кайзерлингу и, напирая на него грудью, стал теснить к выходу и поносить непотребными словами. Посланник в запальчивости оттолкнул его. Они сцепились и некоторое время топтались на месте. Затем Кайзерлинг, опасавшийся подлой московитской подножки, отскочил и стал искать свою шпагу.

— Будь мы в другом месте, я доказал бы вам, что вы поступаете не как честный человек, а как негодяй! — кричал он светлейшему.

Но оказалось, что его шпагу унесла прислуга Меншикова. Светлейший между тем обнажил свою. Кайзерлинг окончательно взбесился и принялся, как мог, переводить на русский отборные немецкие ругательства. Меншиков приказал слугам схватить его и вытолкать вон.

В это время на шум вышел Петр. Увидев своего любимца с оружием в руках, он выхватил свою шпагу, заслонил собой дорогого Данилыча и в ярости спросил Кайзерлинга, уж не намерен ли он драться с Меншиковым в его присутствии. Кайзерлинг начал оправдываться, что не он первый начал ссору, но светлейший перебил его: раз господин посланник толкнул его первый, то и он может его толкать. С этими словами он подскочил к Кайзерлингу, ударил его кулаком в грудь и хотел вывернуть руку, но тот успел дать ему затрещину и выругал особливым русским словом.

Светлейший кликнул двух преображенцев, стоявших на карауле у входа. Те взашей вытолкали Кайзерлинга в дверь, спустили по ступеням каменной лестницы и, толкая прикладами ружей, проводили через весь двор к его карете. Петр не остановил их.

На другой день, протрезвев, Петр и Меншиков попытались замять скандал. Светлейший послал подарки польским вельможам, с изумлением наблюдавшим эту безобразную сцену, с тем чтобы они высказались в его пользу. Но гордые поляки не приняли его подачки и, выразив сочувствие Кайзерлингу, с негодованием обрушились на чудовищные московитские обычаи, чьей жертвой сделался посланник другого государства и дворянин. Царь, в свою очередь, выразил готовность наказать гвардейцев, причинивших бесчестье прусскому посланнику, но Кайзерлинг упрямо настаивал на том, что должен получить удовлетворение от самого Меншикова.

Впрочем, Фридрих Вильгельм не был склонен раздувать скандал с царем, который гарантировал его королевские права. Он призвал своего посланника не быть столь щепетильным и довольствоваться предложенным ему удовлетворением. А затем по приказу его величества строптивый посланник и сам должен был письменно извиниться перед светлейшим князем за обиду, причиненную при «излишней и вынужденной выпивке». Играя желваками, Кайзерлинг выводил учтивые фразы, прося его сиятельство последовать его обычному великодушию и предать полному забвению эту досадную ссору, сохранив свое, столь высокочтимое им, Кайзерлингом, благоволение и дружеское расположение. Двух караульных преображенцев, приговоренных к расстрелу, по его просьбе помиловали перед залпом.

Во всей этой истории Кайзерлинга утешало только то, что высочайшее разрешение на брак с девицей Анной Монс он все же получил.

***

Тревожно было на Руси, так тревожно, как прежде никогда и не бывало. Русские люди образ свой, от Бога данный, изменяют, а на престоле патриарха нет! Димитрий, митрополит Ростовский, шел как-то в воскресный день к себе из собора, а навстречу ему два бородача, спрашивают, как им быть: велено брить бороды, а им пусть лучше головы отсекут, чем бороды обреют. Владыка усмехнулся: «А что быстрее отрастет, отсеченная голова или сбритая борода?» Только шутками тут не отделаешься: после обеда в дом к митрополиту сошлось множество лучших горожан, и начался диспут о бороде и брадобритии. Пришлось ученому владыке писать целый трактат об образе и подобии Божием в человеке. Не убедил.

Ну да ведь