Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

на Руси не один владыка, слава богу, грамоте разумеет, есть и кроме него кому за веру постоять. Нижегородский посадский человек Андрей Иванов пришел на Москву с изветом — и на кого же? — прямо на самого государя, что-де он, государь, веру православную разрушает, велит бороды брить, платье немецкое носить, табак тянуть: во всем этом обличить государя и пришел он, русский православный человек Андрей Иванов.

Народная совесть пугливо ежилась, боясь стать соучастницей царевых беззаконий, а в народном уме и фантазии фигура царя уже приобретала страшный, смутно чаемый козлиный образ:

Пришло времечко гонимо,

Народился злой антихрист,

В сию землю он вселился,

На весь мир вооружился!

Стали его волю творити,

Усы, бороды стали брити,

Латынскую одежду носити,

Трепроклятую траву пити…

Пришел к московским монахам книгописец Гришка Талицкий, принес с собой тетрадку об исчислении лет и говорил: «Есть стало нечего, а вы что спите? Пришло последнее время. В книгах пишут, что будет осьмой царь антихрист, а ныне осьмой царь Петр Алексеевич, он-то и есть антихрист». Царя-антихриста слушаться не надо, податей платить ему не надо: то все грех; а следует взыскать нового царя именем Михаила и идти с ним против Петра, царя-антихриста. Тетрадки Талицкого переписывались и рассылались в самые отдаленные уголки. Тамбовский архиерей до слез умилялся над этой тетрадкой и лобызал, благословляя, автора: «Павловы-де твои уста!» — а боярин князь Хованский плакался Божьему человеку Гришке на самого себя, что был ему послан от Бога мученический венец, да он его не принял, согласившись обрить себе бороду, а потом приняв шутовское поставление в митрополиты всепьянейшего собора.

На Севере семена учения о царе-антихристе упали на хорошо подготовленную почву. Край был заселен староверами, среди которых патриарх Никон издавна слыл за предтечу антихриста. Теперь, значит, дожили и до последних времен. Олонецкие и заонежские леса вновь наполнились удушливым смрадом гарей. Распоряжения центральных властей доходили сюда в виде чудовищных, пугающих призраков. В одном далеком погосте Олонецкого уезда дьячок и священник разговорились о том, что делается на белом свете. Дьячок сказал: вот ныне велят летосчисление вести от Рождества Христова и платье носить немецкое. Священник поделился своими новостями: слыхал он в волости, что у Великого поста неделя будет убавлена, а после Фоминой учнут в середы и пятки весь год молоко есть. Оба ужаснулись и порешили: как пришлют эти указы к нам на погост и начнут люди по лесам гореть, так пойдем и мы с ними гореть, знать, житье ныне к концу приходит.

Ладожский стрелец Александр, возвращаясь к себе домой из Новгорода, повстречался с неведомым старцем, который завел с ним такую беседу: «Какое ныне христианство! Ныне вера все по-новому: вот у меня есть книги старые, а ныне эти книги жгут». Про государя говорил: «Какой он нам, христианам, государь? Он не государь, а латыш, поста не соблюдает, он прельститель, антихрист, рожден от нечистой девицы, о нем именно писано в книге Валаамских чудотворцев, что он головою запрометывает и ногой запинается, и то, знамо, его нечистый дух ломает. Он и стрельцов переказнил за то, что они его еретичество знали, а они, стрельцы, прямые христиане были, не бусурмане. Вот солдаты — те все бусурмане, поста не соблюдают. Ныне все стали иноземцы, все в немецком платье ходят да в прикладных кудрях и бороду бреют». Стрелец заступился за государя, напомнил: «Государь от царского колена родился». Старец на это возразил: «У него мать нетто царица? Она еретица была, все девок родила».

В Белгородском уезде Курской губернии разговорились два священника, и один сказал: «Бог знает, что у нас в царстве стало: вся наша украйна от податей пропала: такие подати стали — уму непостижные, а вот теперь и до нашей братии священников дошло, начали брать с бань, с изб, с пчел, чего отцы и прадеды не слыхивали. Никак в нашем царстве государя нет?» Была у этого священника одна тугая дума: в церковном молитвословии вычитал он сведение, что антихрист родится от недоброй связи — от жены скверной и девицы мнимой, от колена Данова. Запало батьке в голову: что же это за колено Даново и где родится антихрист — уж не на Руси ли? Пришел к нему однажды отставной прапорщик Белгородского полка Аника Акимыч Попов, человек убогий, промышлявший учительским ремеслом. Священник поделился с ним своими думами: «В миру у нас ныне тяжко стало, а в книгах писано, что скоро родится антихрист от племени Данова». Аника Акимыч задумался и ответил: «Антихрист уже есть — у нас на царстве не государь царствует, а антихрист. Знай себе: Даново племя — это царское племя, а ведь государь родился не от первой жены, а от второй, так и стало, что он родился от недоброй связи, потому что законная жена бывает только первая».

И что же это, в самом деле, за время такое окаянное? Стрельцы переказнены и разосланы, инокиня Сусанна уже, видно, не выйдет из монастыря, духовенство без патриарха, а на его месте сидит архиерей из латыжских малороссиян![40] С трепетом сердечным ждали русские люди того срока, когда подрастет малолетний царевич, любящий святые иконы и всякое церковное благолепие, и разрушит, сметет это наваждение, созданное на святой Руси его родителем, державным дьяконом всепьянейшего собора Пахомом Михайловым, царем-антихристом.

***

Царевич Алексей жил в Преображенском, предоставленный самому себе. Учение его мало-помалу заглохло. Гюйсен подолгу отрывался от своей воспитательной программы для выполнения различных дипломатических поручений Петра, а в 1705 году и вовсе уехал посланником в Вену. К этому времени царевич овладел немецким, отчасти французским, грамматикой и четырьмя правилами арифметики. Перед батюшкой оправдывался слабостью здоровья: «Природным умом я не дурак, только труда никакого понести не могу». Не писать же, в самом деле, грозному родителю, что все это заморское обучение ему зело противно и он чинит его с великой леностью, только чтобы время в том проходило, а охоты к тому не имеет, зато весьма прилежен комнатным забавам с сенными девками!

Повзрослев, Алексей начал подолгу и охотно сидеть за столом в хмельной компании, — впрочем, больше от скуки. Его окружение составляли все те же «кавалеры», которые извели беднягу Нейгебауэра: четверо Нарышкиных и многочисленные Лопухины. У каждого было свое прозвище: Ад, Благодетель, Сатана, Молох, Корова, Иуда, Голубь. Были они люди шумные и нетрезвые, приверженцы старины и великие ругатели всего беспокойного и непривычного. Подвыпив и разгорячась, давали волю языкам. Нет, они