Авангард и «Анархия». Четыре мятежных месяца самоуправляемого просвещения - Анна Бражкина

Не под силу потому, что, стараясь «приноровиться», автор перестает быть самим собой, перестает быть искренним, а истинный художник, почувствовав фальшь, не может больше творить. Следовательно, остаются «сюсюкающие», «подделывающиеся под ребенка» посредственности, а то и вовсе бездарности, дающие макулатуру вместо художественной детской пьесы, работа над которой была бы праздником для исполнителей и зрителей.

Для того чтобы из детского спектакля получилось художественное целое, объединяющее детей на сцене с детьми зрительного зала, необходима известная солидарность автора пьесы, исполнителей и аудитории. Для того чтобы быть солидарным в данном случае, автор или должен быть почти гениальным, т. е. должен суметь перевоплотиться, совершенно отрешившись от своего взрослого «я» в детское «я» персонажей своей пьесы, или… быть на самом деле ребенком.

Писатель Тригорин у Чехова (который сам умел так тонко «чувствовать за детей») говорит Нине Заречной, что она ему интересна потому, что он забыл, как чувствуют в ее годы. Мы, взрослые, в большинстве случаев забываем, как чувствовать в эти годы, забываем так невозвратно (кроме, повторяю, исключительно одаренных способностью перевоплощаться), что, пожалуй, лучше нам и не стараться это «вспоминать». Лучше дать полный простор созидательной фантазии самих детей, только немного помогая им, и проводить этот принцип во всем, что касается детского театра, начиная с пьесы, продолжая режиссурой и кончая обстановкой и деталями спектакля.

Вспомним хотя бы опыт, даваемый игрушками. В богатых семьях всегда было принято дарить детям очень сложные и, с точки зрения взрослых, очень интересные своей замысловатостью игрушки: аэроплан летает, трамвай, или даже целый поезд с локомотивом и всем составом ходит по рельсам, кукла открывает и закрывает глаза, говорит: «папа, мама» и т. п. И все это уже сделано мастером, все это ребенок получает в готовом виде. Благодаря этому лишь в значительной степени парализовалась творческая фантазия, выдумка, способность убедить себя и других детей, которая так свойственна детям необеспеченных классов, и, несомненно, явилось пресыщение, равнодушие, скука, которых не могли победить новые транспорты новых замысловатых забав. Получалось одно из двух[794]:

Если ребенок пресыщен до полного отвращения ко всякой игрушке, то он просто остается равнодушным, и в его шкафу прибавляется новая скучная вещь к прежним, надоевшим и скучным.

Почему скучным?

Потому что в них все дано, все есть, все уже сделано, нет никакого смысла проявить свою выдумку, свое «я». Если ребенок еще не доведен до отупения, до пресыщения всем разжеванным, всем кем-то доделанным за него до конца, то он на другой же день разломает и этот поезд, и аэроплан, и локомотив.

И совсем не от «духа разрушения» или от «скверного характера» даже, как будут уверять мудрые воспитатели, а из духа созидания, из потребности творить самому, из инстинктивной потребности дать волю своей созидательной фантазии.

И из обломков поезда построит он, например, крепость, в которой точно такие же обломки окажутся стенами, а третьи – пушками, а четвертые – неприятельскими войсками.

И это будет интересно и убедительно, и каждый день по-новому радостно. Потому что радостно творчество.

Так мне рисуется и детский театр. Все от ребенка, все из его фантазии, все из его «я».

Пусть руководитель старается только одному: не насиловать, не давить, не поучать.

Ребенок готовит роль.

Пусть он ее толкует по-своему, пусть ищет и находит интонации, делает жест. Чуть-чуть намекнуть на возможность сделать это еще и иначе. Но это «иначе» он должен сделать сам.

Научить детей помогать друг другу найти это «иначе», чтобы вышло «лучше».

Всякий другой способ, вроде «заучиванья ролей с голоса», убьет самую душу – творчество, как он убивает его и у взрослых актеров.

Аксессуары пусть делают сами, только с помощью, только с указаниями техническими, только с дружеским советом старших.

Шить костюмы, малевать декорации тоже.

При всей этой «вспомогательной работе» могут обнаружиться способности к лепке, к рисованию, которые, быть может, решат всю дальнейшую судьбу школьника.

Тем более это может случиться при исполнении музыкальных и пластических номеров, может проявиться особая музыкальность, особое влечение к тому или иному инструменту, к творчеству пластическому.

Отсюда – детский театр должен быть в ближайшем контакте со школой изящных искусств, но не «школой» строгой и мертвящей, школой «доброго старого времени», а школой – заботливым советником, любовно трудящимся над тем, чтобы ничто прекрасное не заглохло и все дало самые пышные цветы.

Теперь самое трудное – пьеса.

Думается, что в смысле выбора здесь нужно тоже исходить из опыта с игрушками.

Как дети и «буржуйские», и «пролетарские» лучше всего строят из <нрзб>ных и «нейтральных» по форме кубиков, так и играть, вероятно, они будут лучше всего, пользуясь «недоделанными» пьесами.

Для начала дать им сыграть в нескольких вполне художественно сделанных пьесах, а затем предлагать лишь схему, канву, те же «кубики», и тем дать простор вышивать по этой канве свои узоры.

Пусть это будет «быль», пусть это будет «сказка», пусть то и другое вместе.

Как хотят они сами.

Разыгрывалась же взрослыми странствующими актерами в Италии commedia del’arte по наброску: развитие сюжета, все диалоги импровизировались во время самого представления самими исполнителями. Почему же не делать того же детям в их театре?

И верится, верится твердо и горячо, что только при такой постановке дела детский театр из «пустой забавы» или «педагогического средства» превратится в самодовлеющую величину, в самоцель, в источник светлых радостей для всех участников и один из двигателей на пути к красоте, на пути к созданию новой прекрасной жизни, многогранной и многоцветной, где каждому можно будет развить и применить во всей полноте лучшие свойства своего «я».

Тех, кто не согласен, убедительно прошу возразить, указать другие пути, другие способы.

Du choc des opinions jaillit le vérité (в споре рождается истина. – А. Б.).

9 АПРЕЛЯ – 20 ИЮНЯ 1918 Г.

глава № 15

СЕРИЯ ВЫСТАВОК ЛЕВОЙ ФЕДЕРАЦИИ, ОТКРЫТЫХ И ЗАКРЫТЫХ

Шок! Клуб левых выглядит не как балаган, а как школа новых интеллектуалов

ИНФОПОВОД

Первая групповая выставка Профессионального союза художников-живописцев Москвы (СОЖИВ), созданного еще 27 мая 1917 г., прошла только через год, с 26 мая по 12 июля 1918 г., в Художественном салоне Клавдии Михайловой[795] на Большой Дмитровке, 11с1.

Этот салон был хорошо известен до революции: тут прошел ряд знаковых выставок, которые готовил в качестве куратора Михаил Ларионов[796]: выставка Натальи Гончаровой[797] (1913), группы «Мишень» (1913), посмертная выставка Валентина Серова, выставка картин 1915 г. и др. В декабре 1917 г. здесь же состоялась последняя выставка «Бубнового валета», которую готовили Малевич и Давыдова[798].

В первой выставке СОЖИВ участвовало 180 художников, представивших 740 полотен, разделенных на три отдела по федерациям: старшей (правой), центральной и молодой (левой)[799]. Выставка не имела жюри[800]. Левую федерацию на ней представляли художники: Александр Веснин[801], Александр Древин, Алексей Грищенко, Лев Жегин, Иван Клюн, Галина Лабунская, Михаил Меньков[802], Натан Певзнер[803], Любовь Попова, Яков Паин[804], Валериан Пожарский[805], Вера Пестель[806], Александр Родченко, Ольга Розанова, Надежда Удальцова, Петр Фатеев[807], Василий Чекрыгин[808], Александр Шевченко, Александр Осмёркин, Вера Шехтель[809], Вера Шлезингер[810], Наталия Штуцер[811].

Страницы каталога первой выставки СОЖИВ с фамилиями участников от левой федерации

Подготовка первой выставки СОЖИВ сопровождалась глухим конфликтом между центральной и левой федерациями профсоюза. Левая федерация с самого создания СОЖИВ настаивала на проведении выставок, ради которых, собственно, и был создан профсоюз. Но самая многочисленная федерация – центральная, собравшая в свои ряды в основном салонных художников, – всячески тянула время.

В результате левая федерация начала проводить выставки самостоятельно.

Первая состоялась в начале апреля 1918 г. в Музее живописи и иконописи[812]. В ней участвовали шесть