Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

– Ты – его талон на питание, – добавляет она.

– Следи за языком, Жоржетта!

– Тебе не надо быть чьим-то талоном на питание, моя голубушка. Тебе нужен тот, кто будет твоим талоном на питание.

– Мне не нужен никакой чертов талон на питание!

– Каждой женщине следует выйти замуж – если она сможет. А если захочет, она может держать мужчину на стороне. Мужчину вроде Роули. После того как заключит соглашение.

– Соглашение? Это то, что у тебя вместо брака?

– Любой брак – это соглашение. – Жоржетта запускает большие пальцы в трусики и наклоняется, стягивая их, пока они не превращаются в беленькую шелковую лужицу у ее стоп. Она переступает через них и встает передо мной обнаженная, словно ждет, чтобы я ее оценила. Я отвожу взгляд, смотрю на ряды платьев и туфель, но повсюду здесь ростовые зеркала, и в каждом из них я вижу Жоржетту – бледные плечи, тонюсенькую талию и округлые бедра, выставленные напоказ тайные местечки. – Любой мужчина, за которого выходишь замуж, должен что-то тебе принести – деньги, положение, титул. Роули не принесет тебе ничего. Я посадила тебя рядом с Барклаем Фармингтоном. У его семьи десять тысяч акров в округе Альбермарл.

– Он конченый болван! И горький пьяница. Если Барклай Фармингтон – это все, что есть в наличии, то я выйду замуж за Роули.

– Значит, Барклай тебя не зацепил. Так ведь есть и другие. Выставь себя на рынок. Посмотри, что сможешь получить.

– Это чудовищно похоже на проституцию.

Жоржетта вновь смеется своим гортанным смехом.

– У каждой женщины есть своя цена. – Она уходит в ванную. Но оставляет дверь открытой и кричит оттуда: – У твоей матери она была!

Какое отношение имеет моя мама к этому разговору? Я озираюсь и в одном из зеркал мельком замечаю свое отражение; в этом серебристом платье я выгляжу как шлюха.

– С чего вдруг тебе понадобилось что-то узнавать о моей маме?

– Гус всегда проводит тщательное расследование. – Одновременно с ее словами я слышу журчание. Эта женщина писает, одновременно рассуждая о моей маме! – Любой, кто задает вопросы о Герцоге Кинкейде и его дочери Салли, узнаёт о твоей матери. У Энни Кинкейд было соглашение, но она его не выполнила. Вот почему для нее все так плохо кончилось.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что это была ее вина?

– Твоя мать дала обещание Герцогу и не сдержала его. И чья в том вина?

Звук спускаемой воды. Жоржетта входит в комнату, так ничем и не прикрывшись, но теперь я вижу только ее лицо – этот улыбающийся красный рот и эти светло-голубые глаза – и ощущаю сильное желание дать этому лицу пощечину или ткнуть в него кулаком. Мама заслуживает лучшей защиты, чем такая, но я застигнута врасплох и не могу придумать, что это может быть за защита, поэтому просто стою, тупо глядя на Жоржетту, пока та надевает облегающий белый купальный костюм, обнажающий значительную часть ее ног.

– Уже почти полночь, – говорит она весело, потом набрасывает белый шелковый халат и завязывает пояс. – Пора встречать тысяча девятьсот двадцать второй год!

– Зачем ты все это сказала? – наконец спрашиваю я.

– Делаю тебе одолжение, голубушка. Большинство женщин не учатся на ошибках своих матерей. Они повторяют эти ошибки. Я желаю тебе лучшей доли.

Неужели она это серьезно? Я по-прежнему не нахожу слов, чувствуя себя недоразвитой и глупой, и иду за Жоржеттой обратно в бассейн, как пнутая, но верная собака. Обшариваю взглядом толпу в поисках Роули, но здесь так много черноволосых мужчин в черных пиджаках, что я никак не могу его отличить.

Жоржетта ступает на трамплин, потом сбрасывает халат. Мужчины и женщины разражаются приветственными криками и рукоплещут, улюлюкают и свистят, а Жоржетта стоит там, положив руки на бедра, упиваясь всем этим. Потом она плавной походкой идет к концу трамплина и вытягивает руки над головой. Гус достает карманные часы и гулким басом начинает обратный отсчет секунд. Гости подхватывают и, когда доходят до «одного», вопят: «С Новым годом!», а дворецкий бьет в гонг, и Жоржетта прыгает высоко вверх с трамплина, разводит руки в идеальной «ласточке» и входит в воду, как нож в масло, с ногами настолько прямыми, что почти не поднимает брызг.

Гус вразвалочку подходит к краю бассейна и, не сняв смокинга, прыгает в него с поджатыми ногами, врезаясь в воду «бомбочкой», поднимая такой огромный и шумный всплеск, что мне на миг кажется, будто я вновь вижу Герцога, падающего в озеро, – но вокруг бассейна все смеются, и еще пара мужчин сдирает с себя пиджаки и ныряет, потом какая-то кудрявая женщина раздевается до кружевного белья и прыгает в воду прямо в своей блестящей диадеме. После этого все впадают в неистовство; кто-то срывает с себя одежду, прежде чем ринуться в бассейн, кто-то прыгает так, в смокинге или вечернем наряде.

Обычно я готова участвовать в почти любом веселье, но не сегодня, не после моего разговора с Жоржеттой, и стою у края бассейна, наблюдая, как все эти богатенькие дурачки портят свою одежду, резвясь в бурлящей воде, и вдруг ощущаю прикосновение пары рук к своей спине. Они толкают меня сильно, выбивая из равновесия, толкают туда, в воду, я начинаю падать, изворачиваюсь и в полете вижу одутловатое, пьяное, хохочущее лицо Барклая Фармингтона.

Я падаю в воду с громким шлепком и начинаю погружаться, нос и рот заливает теплая вода. Пытаюсь работать ногами и выбраться на поверхность, но это треклятое сатиновое платье – оно туго оплетает мои ноги, и его ткань, тяжелая, пропитавшаяся водой, тянет меня вниз. Вниз и вниз, пока я не ощущаю, как мои туфли на высоком каблуке стукаются обо что-то твердое, о дно бассейна. Я пытаюсь сбросить туфли, но их пряжки слишком туго застегнуты. Я завожу руки за спину, силясь расстегнуть это проклятое платье, но не могу дотянуться до спинки. Легкие горят. У меня осталась всего пара секунд до момента, когда я начну хватать ртом воду. Надо мной голубое сияние бассейна, я вижу мелькающие руки и ноги, пьяные гости плещутся повсюду. Хватаю за ногу какого-то мужчину, но он думает, что это я играю, лягает меня в лицо, и я теряю остатки воздуха. Я задыхаюсь. Тону. Все меркнет. Слышу приглушенное «бултых», потом вода наполняется крохотными пузырьками, какой-то силуэт, кто-то ныряет, плывет ко мне…

Роули.

Глава 49

Наверное, нет большего блаженства, чем ощущение тепла и уюта,