Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

рябит в глазах, их лица накрашены, губы пухлы, у них нежные голосочки и еще более нежные ручки, которые повисают в моей безвольными тряпочками. Они обмениваются быстрыми взглядами, каждая проверяет реакцию соседок на меня. Мужчины хмыкают, а женщины хихикают.

– Твои друзья смотрят на меня так, будто я только что свалилась с грузовика с репой, – шепчу я Жоржетте. Она подается ближе ко мне, и я ощущаю запах ее духов. Не тонкий, как сирень Джейн, а острый и диковатый, как ведьмин орешник.

– Они считают тебя восхитительной, – шепчет она в ответ. – Не успеешь оглянуться, как они будут у тебя с рук есть.

– Кажется, я их пугаю.

– Они легко пугаются. Я – нет. Вот в чем мы похожи. Ты и я. Мы обе бесстрашны.

Она ошибается. Я не бесстрашна. Просто боюсь других вещей, чем большинство людей.

Жоржетта усаживает меня рядом с Гусом за один из столов, обрамляющих бассейн, потом сама садится рядом с Роули. Гус представляет мне женщину с вялым подбородком, сидящую напротив, называя ее графиней какой-то-там из Будапешта.

– Титул в поисках банковского счета, – шепотом сообщает мужчина справа от меня, краснолицый тип с брюзгливой нижней губой и пухлыми короткопалыми ладонями. Он представляется как Барклай Фармингтон из альбемарлских Фармингтонов, и я догадываюсь, что это один из тех «годных» холостяков, с которыми хочет познакомить меня Жоржетта.

Я начинаю было представляться, но он обрывает меня:

– Я знаю, кто вы такая. – И наставляет на меня подрагивающий палец. – Королева Кинкейдов-контрабандистов.

– Это не то имя, которым я пользуюсь.

Он поднимает бутылку дорогого шотландского виски, которую пристроил на пол между своих ног, наполняет бокал и залпом осушает его, и до меня доходит, что Барклай Фармингтон из альбемарлских Фармингтонов пьян в стельку.

– Кинкейды-контрабандисты, – повторяет он. – Слишком громкий титул для шайки хилбилли с дробовиками.

– Осторожнее, мистер, – предупреждаю я. – Мы, хилбилли, легко поддаемся на провокации.

– Я слышал. Кровная вражда. Швыряние бомбами.

– Взрослый мужчина, не способный удержаться от пьянства, не должен…

Закончить фразу мне не дает ощущение мясистой лапищи на моем предплечье.

– Не обращайте на него внимания, – низким голосом говорит Гус. – Деньги Фармингтонов пробыли в этой семье так долго, что они любят притворяться, будто никого не надули, чтобы их добыть.

– Заливное из лосося! – объявляет официант и ставит передо мной тарелку.

– Насколько я слышал, мисс Кинкейд, – говорит Гус, повязывая на шею накрахмаленную белую салфетку, – в те моменты, когда вы не подвергаете опасности жизнь моей жены, вам прекрасно удается то, что вы делаете. Ведение семейного бизнеса, как вы столь осторожно выразились в том интервью.

– Полагаю, бизнес у меня в порядке. Теперь я могу позволить себе соль к фасоли да и масло к хлебу – но не картины с римскими солдатами, уносящими голых женщин.

– Это пока. – Он пригубливает вино. – Мы во многом схожи, Салли, вы и я.

– Жоржетта тоже только что сказала мне, что мы с ней похожи.

Гус качает головой.

– Вы не похожи. Я люблю Жоржетту, но ей легко становится скучно. Вот почему она любит щекотать себе нервы. И держит домашних любимцев. Пусть вы гоняете на машине как дьяволица, Салли, но вы не искательница приключений. Я все знаю о тех годах, когда вы стирали белье в том маленьком городишке.

Мое лицо вспыхивает.

– Как вы узнали?

– Я адвокат. Я провожу всестороннюю проверку людей, которыми интересуется моя жена. Не смущайтесь, мисс Кинкейд. Я работал букмекером в «числах»[30], еще когда бегал в коротких штанишках. Мы оба росли голодными. А когда растешь голодным, ты голоден всегда. – Он приподнимает свой бокал. – Выпьем за голод!

На другой стороне стола Жоржетта поднимает свой бокал и провозглашает тост:

– За удовлетворение голода!

Затем графиня начинает рассказывать о последних днях Габсбургов и строить глазки Барклаю Фармингтону, который разглагольствует о деньгах, которые можно заработать на фьючерсных сделках по крупному рогатому скоту, если хватит духу. Роули рассказывает Жоржетте истории о собачьих боях во Франции. Жоржетта сидит близко к нему, очень близко, подпирая подбородок рукой и глядя на него во все глаза, потом ни с того ни с сего воровато сует другую руку под стол, и Роули отшатывается, явно шокированный, и как только до меня доходит, что произошло, мне хочется запустить в Жоржетту своей тарелкой с заливным лососем. Она явно его испытывает. Но потом Роули смеется, тоже сует руку под стол, и теперь уже отшатывается Жоржетта. В этом весь Роули. Умеет думать под огнем.

Если Гус что-то и заметил, то не подает виду. Жоржетта бросает взгляд через стол и подмигивает мне. Официант начинает собирать тарелки, Жоржетта встает, манит меня пальцем, и вслед за ней я выхожу в сад.

– Ты только что сделала то, о чем я подумала? – спрашиваю ее.

– Я же сказала тебе, что оценю его, – она смеется низким, гортанным смехом. – А он оценил меня. Все было очень весело. – Она обнимает меня за талию. – Пойдем со мной.

Жоржетта ведет меня в особняк и поднимается на второй этаж.

– Вот моя уборная. – Она открывает дверь в ванную комнату размером с гостиную. Стены выложены кафельной мозаикой, изображающей пальмы и пирамиды, сводчатый синий потолок инкрустирован золотыми звездами, а ванна так глубока и широка, что в ней практически можно плавать. В Хэтфилде мы с тетушкой Фэй всю зиму обходились без купания, таскали воду из колодца в дом, и она была такая холодная, что мы ополаскивали руки и лицо, но не мыли ни волосы, ни интимные места, и меня до сих пор преследует чувство нечистоты, в которой я росла. Вонючей и жирной. В такой ванне, как эта, я могла бы отмокать и отмываться часами, пока не стала бы наконец чистой – абсолютно, полностью, воистину чистой.

В ванной есть вторая дверь, мы проходим сквозь нее в гардеробную Жоржетты, где она сбрасывает с ног туфли и начинает расстегивать пуговки расшитого бисером золотого платья.

– Жоржетта, я рада, что вы с Роули друг другу понравились, – начинаю я, – но…

– Он красивый. – Она позволяет платью упасть на пол. – Но ты можешь составить намного лучшую партию.

Жоржетта стягивает с себя шелковые чулки и пояс, снимает через голову комбинацию и стоит в четырех шагах от меня, одетая только в узенькие шелковые трусики.

Это что же, все городские богачи ведут себя так? Бесстыдно. Там, в маленьком домике в Хэтфилде, мы с тетушкой Фэй очень старались уважать приватность друг друга, стучась в дверь, прежде чем войти, отворачиваясь, когда переодевались. Я неотрывно смотрю в светло-голубые глаза