Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

которая уже лет пять была замужем и не смогла зачать. То же решение, которое приняла Кэт, подчеркивает тетушка Фэй. Герцог обещал, что будет покрывать расходы на ребенка при условии, что все это останется в тайне.

Значит, все эти годы у меня были не только кузены на Хоупвелл-роуд, еще в паре миль от меня жила сестра, о которой я ничего не знала, сестра, о которой Герцог, человек, которого я обожала, никогда не упоминал. Я оглядываюсь на его портрет, и теперь он кажется мне другим. Я словно вижу его с огромного расстояния, словно я – в том желтом самолете, а он далеко на земле… и кажется очень маленьким.

В том году, когда Нелл исполнилось пятнадцать, рассказывает тетушка Фэй, Герцог послал за ней, чтобы она стала горничной Джейн, но Нелл не знала, что Герцог – ее отец, пока он не погиб, после чего я привезла тетушку Фэй обратно в Большой Дом.

– Когда она была совсем крошкой, ей было бы больно об этом узнать, – говорит тетушка Фэй. – Но я просто не могла жить в одном доме с ней и продолжать молчать. И поскольку Нелл теперь взрослая женщина, она имеет право знать.

Нелл вглядывается в мое лицо. Она не похожа на тетушку Фэй, разве только окрасом – темными волосами и фарфоровой кожей, – и теперь я впервые замечаю, что у нее семейный высокий лоб Кинкейдов. Почему я никогда не замечала этого раньше? Могла ли я быть настолько слепа? Может быть, не хотела видеть. Тогда, когда я была маленькой, после смерти мамы, я изо всех силенок старалась верить, что это мой папочка повесил луну и разбросал звезды. Это означало, что многие вещи я видеть не хотела. И продолжала в том же духе всю свою жизнь.

– Я ждала подходящего времени, чтобы рассказать тебе, – продолжает тетушка Фэй. – Для одного раза это было чересчур много, поэтому тогда, когда у нас состоялся тот большой разговор, я рассказала тебе только о себе и Герцоге.

Нелл утирает слезы и снова закалывает волосы в аккуратный маленький пучок. Помнится, бо́льшую часть времени Герцог обращался с Нелл, как с любой другой горничной, бесцеремонно распоряжаясь ею, веля то отмыть от грязи крыльцо, то подбросить еще полено в камин. Но время от времени я ловила его на том, что он наблюдал за Нелл, и, если замечал, что я обращаю на это внимание, он торопливо отводил глаза. Теперь я понимаю, что Герцог смотрел на Нелл таким же взглядом, какой я порой ловила на себе, как будто я напоминала ему о чем-то, что он старательно пытался забыть. Об оплошности. Об ошибке. Но никогда не знаешь, чем обернутся твои ошибки.

– Как это случилось? – спрашиваю я Нелл. – С Роули.

– Он меня заметил. Большинство людей меня в упор не видит, – я же всего лишь служанка, – но он сказал, что я притянула его взгляд в самый первый раз, как только он меня увидел. Он рассказал мне, что его ма тоже была горничной, заговорил мне зубы, заставил думать, что хочет на мне жениться.

– Он предлагал?

– Я думала, что да. Вот что он сказал – что любой, кто не хотел бы жениться на мне, был бы дураком. Так что он не то чтобы прямо взял и предложил. Наверное, ты скажешь, что это была моя вина, наверное, я услышала то, что хотела услышать. Он обнимал меня, был ласковый такой… Но мы были вместе всего только раз, и после того как это случилось, я все ждала, что он что-то скажет или сделает. Но если не считать того, что он частенько мне подмигивал, он вел себя так, будто мы вообще никогда ничего такого не делали. Мне, право, очень жаль, Салли! Я надеюсь, ты сможешь найти в душе силы простить меня.

– Он воспользовался ею, – говорит тетушка Фэй. – Роули – вот кого тебе следовало бы поколотить.

– Нет! – вдруг говорит Нелл; тон ее почти резок. – Пожалуйста! Я не хочу, чтобы из-за меня у него были неприятности! Я знаю, что он хочет тебя, Салли, но из меня тоже вышла бы для него хорошая жена. Я бы что угодно для него сделала!

– Знаешь что, – задумчиво говорю я, – может быть, и выйдет.

– Скажи ему, Салли! У тебя хорошо получается разговаривать с людьми.

Плитки.

Я сижу одна, глядя на стопки блестящих, ярко окрашенных плиток. Лазурно-голубых, и цвета зеленого попугая, и оттенка сицилийского апельсина. О чем я, черт возьми, только думала?! Я вскакиваю и сбрасываю все эти дурацкие плитки на пол. Громкий дребезг. Потом тишина.

Легче не становится. Что я чувствую, так это дурноту, головокружительную, скручивающую живот дурноту.

Что теперь будет?

Но я знаю что.

Выглядываю в окно. Пошел снег. Крохотные, робкие снежинки. Подъездная аллея пуста, но Роули вот-вот подъедет, и мы должны поговорить, серьезно поговорить, и я не хочу, чтобы Нелл или тетушка Фэй нас слышали.

Я натягиваю пальто и направляюсь к входной двери, думая о том, что скажу ему. – Умолять его? Ругать? Угрожать? – А потом до меня доходит, что, возможно, понадобится нечто большее, чем просто слова, поэтому я возвращаюсь в библиотеку, загоняю два патрона в «Ремингтон» и несу его к «Лиззи». Доезжаю до приземистых каменных колонн у начала подъездной аллеи, паркуюсь, не выключая двигатель, и сижу, наблюдая, как крохотные снежинки превращаются в водяные бисеринки на стекле.

Герцог. Бо́льшую часть своей жизни я прожила с этим человеком в голове и последние два года стараюсь чтить его память, стараюсь делать то, что делал бы он, вспоминаю его слова, слышу его голос так ясно, как будто бы он стоит прямо рядом со мной. И все это время я не знала на самом деле, кто он такой. Этот человек, чьего одобрения я так жаждала. Он любил быть любимым, но сам никогда по-настоящему никого не любил. Он брал от людей то, чего хотел, а потом, получив это, отбрасывал их в сторону.

А еще есть Роули, мужчина, за которого я собиралась замуж. Он оказался похож на Герцога такими чертами характера, которых я не видела. Или не хотела видеть. Жоржетта говорила, что пытается удержать меня от повторения ошибок, которые совершила моя мама, и, как бы меня ни воротило от этой женщины, именно это я почти сделала – почти вышла замуж за мужчину, который очень похож на мужчину, за которого вышла мама, за мужчину, которому прекрасно живется во лжи, который ни разу и словечком