Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

и у людей, занимавших самые крупные посты в белом движении. Многолетняя привычка не считаться с народными массами и их своеобразной психологией приводила к полному отрицанию значения народа, и это во время гражданской войны, когда успех зависел не столько от удачной операции, сколько от умения выдвинуть популярные и понятные всем лозунги!

К нашей американской делегации Урусов отнёсся положительно, но считал её запоздавшей. Я подробно объяснил ему, как и почему произошло запоздание. Мы с Урусовым условились встретиться в Париже, куда он ехал через Югославию сухопутным путём, а я морским. По всему было видно, что Урусов не в фаворе у начальства и его антибольшевистская энергия не получает в нашем дипломатическом ведомстве высокой оценки, наоборот, его «самочинные действия» вызвали к нему немилость. Даже в чисто внешнем, материальном, отношении положение Урусова было не блестяще.

Общее положение в Константинополе

Настоящую информацию о международно-политическом положении я получил в Константинополе лишь от моего дяди Н.В. Чарыкова, нашего бывшего посла, который после падения В.Д. Набокова и С.С. Крыма в 1919 г. окончательно переселился туда из Севастополя. Не занимая ни в деникинскую, ни во врангелевскую эпоху никакого служебного поста, Чарыков, однако, как бывший посол имел большой вес и в местных турецких кругах, и у союзников. Он состоял в правлении одного из русских банков и жил в окрестностях Константинополя (Бебек). Дипломат старой школы, он следил за политикой и в то же время поддерживал светские знакомства среди иностранцев, что давало ему гораздо больше реального влияния, чем официальным представителям деникинского или врангелевского правительств.

Через Чарыкова можно было неизмеримо больше сделать, чем, например, через Якимова, хотя тот и пребывал в здании русского посольства. Чарыков участвовал и в жизни русского общества. Так, например, он был председателем местного русского благотворительного кружка, который занимался не только благотворительностью, но и общественной деятельностью. Сами союзники обращались к помощи Чарыкова, прекрасно знакомого с местными условиями; они, в свою очередь, приглашали его на свои торжества в миссиях, тогда как от приглашения, например, деникинских представителей воздерживались. Серафимов, бывший до Щербатского представителем Деникина, был в своё время атташе при Чарыкове и, само собой разумеется, обращался к нему по служебным делам в то смутное время, когда дипломатический успех определялся с русской стороны гораздо больше личными отношениями старых дипломатов, чем официальным положением в составе деникинского или врангелевского правительств.

Когда я пришёл к Чарыкову, в наше консульство как раз явились русские, потерпевшие крушение в бурю, о которой я упоминал, и он хлопотал о помощи им через благотворительный кружок и местных турок. Я имел возможность несколько раз увидеться с ним и получить от него нужную мне информацию о положении в Константинополе, а кстати, и полную картину того, что являло собой в то время наше дипломатическое представительство. О Серафимове Чарыков отзывался с похвалой, говоря, что он не мог добиться многого, но всё-таки старался это делать. О Щербатском он дал самый резкий отзыв, а о Якимове сказал, что он хороший консул, но не имеет никакого представления о дипломатии, его влияние в местной политике равняется нулю и сам Якимов с нетерпением ждёт, когда его освободят от тягостной для него роли поверенного в делах.

Что касается общего положения в Константинополе, то Чарыков высказал сомнение в возможности лишить турок этой евразиатской столицы, говорил о противоречии взглядов Англии и Франции на турецкий вопрос и предсказывал самые неожиданные сюрпризы при дележе Оттоманской империи. В частности, он предупреждал, что нельзя преуменьшать значение турецкого национализма, который далеко не побеждён, тогда как союзники не имеют возможности после такой мировой войны, какая была, снова бросить достаточное количество войск в Малую Азию; следовало также принимать во внимание англо-французские противоречия по малоазиатским делам.

Во время путешествия на французском транспорте мне самому пришлось наблюдать и ещё одно чрезвычайно характерное явление: мало сказать, что офицеры и солдаты с нетерпением возвращались на родину, удержать их не было никакой возможности. Французское правительство, вопреки собственным интересам, должно было производить массовую отправку войск во Францию под прямой угрозой военного бунта. Это было похоже не на транспортировку, а на эвакуацию. Данное обстоятельство объясняет последующие компромиссы союзников в отношении турок, которые, с одной стороны, совсем не были так обессилены и разбиты, а с другой — географически были настолько удалены от Европы, что их пришлось предоставить самим себе. Вместе с тем такое «возвращенческое» настроение французских солдат объясняет post factum также и катастрофу Франше д’Эспере в Одессе: причиной была не только искусная большевистская пропаганда, сколько просто желание во что бы то ни стало вернуться на родину, после того как миновала смертельная опасность, исходящая от германских войск.

Нужно всё же сказать, что, как ни низко ценилось дипломатическое представительство Деникина в Константинополе, мой дипломатический паспорт и права, с ним связанные, тем не менее уважались. Мой багаж не подлежал таможенному досмотру, и по предъявлении мною паспорта таможенный чиновник пропустил его, не покушаясь на досмотр.

Наш переезд из Константинополя в Марсель в обход Греции произошёл без инцидентов, если не считать заранее назначенной имитации кораблекрушения, ввиду того что Средиземное море было несвободно от плавучих мин, которыми пользовались во время мировой войны. В указанный час мы все были собраны на палубе в определённых местах, назначенных каждому, со своими спасательными поясами и пробковыми нагрудниками. Само собой разумеется, кроме веселья, это ничего не вызвало, но мера, конечно, была разумная и своевременная, так как при массовой перевозке войск можно было предполагать и злую волю со стороны побеждённых народов, в особенности на Ближнем Востоке, где находилось много и тайных германских агентов, и военных, переодетых в штатское, и на их лояльность трудно было полагаться.

Забавное недоразумение в Марселе

При нашем приезде в Марсель произошло весьма забавное недоразумение. Дело в том, что как раз в это время были сделаны первые робкие попытки со стороны французов и Советов войти в непосредственные отношения. Должны были приехать представители «советских кооператоров», конечно, не через Марсель, а из Англии.

Мы подъехали к Марселю уже к вечеру. При проверке паспортов я предъявил свой дипломатический паспорт, где я именуюсь членом делегации главного командования вооружённых сил юга России, а Дембно-Чайковский — паспорт правительственного чиновника финансового ведомства того же самого непонятного для французов правительства. Нечего и говорить, что в Марселе не имели никакого представления или, во всяком случае, весьма фантастическое о русской гражданской войне и положении дел на деникинском фронте, которое и для русских-то тогда было крайне неясно. Поэтому меня и