Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– Смотрю и чувствую, как прекрасно все кругом. Но почему-то и грустно мне, – говорит брат.

– Мне тоже, родной мальчик, грустно! Поэтому-то я и решила поехать домой. Может быть, от Вани есть письма…

В это время позади нас захрустели ветки, и мягкий голос спросил:

– Отдыхаете в тени деревьев? Денек-то жаркий, как раз для сенокоса…

Мы оглянулись. Из березовой рощи, около которой мы сидели, вышел священник в рыжем подряснике, в большой соломенной шляпе, в руках – лукошко. Мы хотели встать, но отец Николай остановил нас.

– Сидите, сидите! – махая на нас рукой, сказал он. – Я тоже посижу с вами, устал… – Отец Николай был из богатого села Гольяны. Он знал нашу бабушку и нас с самого рождения.

– Вот где довелось с вами встретиться, – сказал он, опускаясь на землю. – Слышал, что приехали птенчики в родные места. Но забыли меня, старика! Не захотели меня навестить! – ласково журил он нас.

– Мы недавно еще здесь, отец Николай. И мы собирались к вам, да не успели еще.

– Да и я думал, что вы не можете не зайти ко мне, будучи здесь. А почему вы тут сидите? Откуда идете?

– С покоса! Мы идем к берегу, хотим, чтобы нас кто-нибудь перевез на тот берег.

– У меня лодка есть, вот и поедем вместе. Зайдете ко мне, попьем чайку, а вы расскажете о себе, как жили. Где ваш муж?

– На фронте, на Кавказе…

Отец Николай раньше называл нас по имени и на «ты». Но теперь почему-то вдруг застеснялся, величает по отчеству и даже на «вы».

– А вы, отец Николай, за грибами приезжали сюда?

– Приезжал посмотреть. Сено косят у меня. Ну, и рыжиков кстати набрал. Урожай нынче Бог дал всему: хлеб родился – старики не запомнят такого; трава высокая, густая – не прокосишь. Я люблю сам косить. Да нынче что-то тяжело стало. Пробовал сегодня, коса путается в траве, густая очень, не по силам мне уже. А грибов всяких родило столько, что можно армию накормить! А собирать некому, все на работах, кто жнет, кто сено убирает. Все поспело в одно время! Положим, это и всегда так было! Только раньше молодые мужики были дома, а теперь почти одни женщины да старые мужики. Ну, если отдохнули, пойдемте к берегу.

Мы пришли на берег. Отец Николай подошел к своей лодке, которая была вытащена далеко на берег, а весла прикреплены цепью и замком к борту. Кама была гладкая, как зеркало, и мы переехали ее без всяких затруднений. Лодку опять вытащили на берег, весла заперли на замок и пошли к отцу Николаю пить чай. Он обещал дать нам лошадь, чтобы доехать до дому.

Жена отца Николая, старая попадья, угостила нас маринованными рыжиками, напоила чаем с ватрушками и уговаривала остаться ночевать. Но нам хотелось скорее добраться до дома, и мы отказались.

– Пойти бы в церковь да отслужить благодарственный молебен? – предложил отец Николай. – Да помолиться бы и о исцелении ран! – глядя на брата, сказал он…

– Отец Николай, мы сейчас не готовы: одежда грязная, сами не мыты, устали. Мы лучше приедем специально для молитвы, и все вместе помолимся и о живых, и о мертвых, съездим на могилки к маме и бабушке, – сказала я.

– Господь тебя благослови, пускай так и будет! Приезжайте в воскресенье.

Нам дали старую лошадь, запряженную в такую же старую линейку, и мы поехали.

– Лошадь-то в воскресенье кто-нибудь пригонит к вам.

Когда приехали домой, было уже темно. Сестра не ждала нас сегодня и, увидев, встревожилась.

– Что случилось? Почему вы приехали сегодня?

– Заскучали по тебе! Вот и приехали, – успокоил ее брат.

– Тебе, Тиночка, есть письма. Вероятно, от Вани, – сказала сестра.

В моей комнате на столе лежали четыре письма – три от Вани и одно от Нины. «Тиночка! С самого твоего отъезда не переставая вывозим раненых день и ночь. Но количество их все не уменьшается. А у меня до сих пор нет младшего врача. Езжу сам за ранеными, а иногда отвожу их и до Карса. Несмотря на работу и усталость, чувствую себя одиноким. Утешаюсь тем, что хоть тебе хорошо! Когда будешь возвращаться на Минеральные Воды – сообщи, чтобы я мог направлять мои письма туда…»

Бедный мой Ваничка! «Ни на какие Минеральные Воды я не поеду! А поеду прямо отсюда в Ольты, к Ване», – решила я.

– Тина, иди ужинать, – позвала сестра.

– На будущей неделе я должна ехать к Ване! – заявила я. Сразу у обоих лица стали грустными.

– Что с ним случилось? – спросили в один голос и брат, и сестра.

– Ничего особенного пока. Но я должна быть ближе к нему. И, в конце концов, ведь я сестра милосердия! Должна же я исполнять свои обязанности! А я уже месяц ничего не делаю.

– Я вот уже шесть месяцев ничего не делаю! – сказал брат.

– Ну, ты уже исполнил свой долг! У тебя еще и старые раны не зажили! Ты теперь должен отдохнуть, лечиться и не спешить возвращаться на фронт.

– Но ехать такую даль для того, чтобы прожить две недели! Ведь ты не успела еще даже как следует отдохнуть от дороги, – сказала сестра.

Мы разошлись по своим комнатам грустные. Точно что-то неведомое пробежало между нами и разъединило нас навеки… И никогда больше мы уже не увидели друг друга. Это был последний вечер, который мы провели вместе, такие близкие друг другу.

Брат уехал осенью в степи на кумыс. Но угроза туберкулеза не исчезла, он постоянно кашлял. А раны его то затягивались, то снова начинали гноиться… Вначале, после моего отъезда от сестры, мы с ней переписывались довольно аккуратно; но потом моя жизнь пошла так быстро и странно, что часто я не успевала ей отвечать, а потом, во время революции, и совсем переписка прекратилась. Только будучи уже беженкой, во Франции, я получила от нее письмо. Муж ее не был мобилизован (он служил на оружейном заводе), и они жили нормально до самой революции. Во время революции стало невозможно жить на заводе (постоянные убийства чиновников), и сестра с мужем и детьми уехали в усадьбу. Однако скоро и там появились, сменяя друг друга, то белые, то красные[22]. Все проходящие войска и банды забирали все, что только попадалось им на глаза. Месяцами шли бои за обладание нашей усадьбой, с одной стороны, и деревней – с другой.

«Все перебито, перестреляно! Скот режут и поедают. Лошади забраны и угнаны. В доме ночуют то красные, то белые. Все теплое, меховое растащили. Я ожидала