Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

считалось, что самки этих птиц выковыривают из груди собственную плоть, чтобы кормить птенцов. На самом деле, ранние христиане перепутали: пеликаны разоряют гнезда других птиц и кормят их птенцами своих собственных.

«К нам отнеслись просто возмутительно, – сказала Джули. – Они не хотят и не будут использовать материалы вашего дела. Нам дали отдельную команду больше ничего не присылать. А я считаю, что как раз в вашем случае мы имеем дело с неопровержимыми доказательствами».

Неопровержимое доказательство. Я уже слышала эти слова много лет назад от моего педиатра. Она объясняла моей маме, что язвы в моем горле находятся настолько глубоко, что это само по себе исключает взаимное согласие, даже не говоря о моем возрасте. Услышав тогда эти слова от врача, я сразу же представила себе вставленный в мое горло дымящийся пистолет.

«А что именно является неопровержимым доказательством?» – спросила я.

И Джули наконец-то объяснила. Когда ректор школы передал ей мое личное дело, среди прочих документов там было письмо, написанное летом 1991 года. То есть как раз тогда, когда меня обвинили в наркоторговле и всем остальном. В этом письме юристы давали тогдашнему ректору Келли Кларку официальные рекомендации по «любым дальнейшим контактам» с моими родителями.

«Не хочу зачитывать его вам. Вы ужаснетесь».

Я оценила ее заботу, но к тому времени ужаснуть меня чем-то еще вряд ли было возможно.

Они зачитали мне это письмо. Юристы выделили три момента.

Во-первых, ректору Кларку советовали с самого начала дать понять, что школа поступает в соответствии с рекомендациями юристов. Которые, по словам Джули, и обеспечивали школе прикрытие.

Во-вторых, Кларк обязательно должен подчеркнуть, что школа «поддерживает» нашу семью.

«Вот уж это я особенно не хотела вам зачитывать», – мрачно усмехнулась Джули.

В-третьих, «в сложившихся обстоятельствах будет очень трудно позволить Лэйси вернуться в школу для окончания обучения».

«Кроуфордам в первую очередь следует отозвать обвинения в укрывательстве, которые они довели до сведения властей штата Нью-Гэмпшир», – неторопливо прочитала Джули.

Я сразу же записала эти слова. Потом перечитала написанное.

«Вот об этом-то я вам и говорила. Они не разрешали мне вернуться, если я не соглашусь отозвать обвинения», – сказала я детективам.

«Черным по белому. Мы считаем, что это давление на свидетелей», – сказала Джули.

«Если бы только мы могли это использовать. Нам говорят, что мы получили эту бумагу не должным образом, поскольку, если бы юристы школы знали, что она есть в вашем личном деле, нам бы его просто не выдали», – сказал лейтенант Форд.

«Но ведь его выдал сам ректор!»

«Именно. И у меня было ваше согласие, как положено. Но в прокуратуре были очень недовольны тем, что мы нашли, и сняли нас с дела. Они не хотят, чтобы мы использовали эти документы».

«То есть на этом все?» – спросила я. Доказательство налицо, и вместе с тем мне говорят, что его не разрешают пустить в ход?

«Мы были бы рады это задействовать, – сказал Форд. – Мы были бы рады поступить правильно по отношению к вам. Ко всем многочисленным пострадавшим в этой школе. Но нас отстранили».

«От моего дела?»

«Да».

«И только от моего?»

Пауза.

«Да».

Проклятие Кроуфордов.

«Но почему? Почему?»

Ладно. Этим детективам не хочется гадать. Они терпеть не могут заниматься домыслами. Но ведь юрист, написавший это письмо, все еще жив и процветает.

«Не гуглите его», – сказала Джули (мне это и в голову не приходило). Она понимала, что я обнаружу известного и респектабельного адвоката.

Я все равно ничего не понимала: «И что?»

«Получается, что он написал письмо, в котором рекомендовал оказать давление на свидетелей и ничего не сообщать следствию по факту сексуального насилия над пятнадцатилетней девочкой».

Я спросила, не думают ли они, что мое дело и прекращено для того, чтобы это письмо не всплыло и не навредило юристу, написавшему его много лет назад.

«Мы не можем этого утверждать», – осторожно сказали они. Они не знают, о чем ведутся все эти беседы в прокуратуре.

«Нам претит эта кухня», – сказал лейтенант Форд.

Казалось немыслимым, что наконец-то мы нашли неоспоримое свидетельство того, что целая куча людей старалась заткнуть мне рот в подростковом возрасте, и ничего не можем с ним сделать. Я спросила, не могу ли предпринять что-нибудь сама. Конкретнее, я спросила, не стоит ли мне поднять шум, например, выйти на улицу и проорать об этом во всеуслышание.

«О нет, не делайте этого, прошу вас», – сказала Джули. Я пошутила, а она была совершенно серьезна.

«А почему?» – спросила я.

«Потому что пострадавшие в школе Св. Павла все еще откликаются на призыв дать показания».

И если что-то плохо скажется на представлении людей об объективности расследования, то «они перестанут откликаться».

За полтора месяца до этого разговора в социальных сетях стал набирать силу хэштег МеТоо. Движение Тараны Берк (в 2006 году основала движение «Me Too» для повышения осведомленности о сексуализированном насилии в обществе. – Прим. пер.) воспользовалось возможностями новых медиа, чтобы открыто высказаться против шейминга, и получило феноменальную поддержку. Давайте, расскажите об этом – мы вам верим. По всему миру жертвы рассказывали свои истории, чтобы придать смелости другим жертвам. А меня просили продолжать помалкивать о моей, чтобы не обескураживать их.

Мое молчание требовалось очень многим людям. Их список возглавляю я сама с моим запирательством. Но на фоне всех этих манипуляций, оговоров и отказов меня больше всего расстроила разумная просьба доброжелательной сотрудницы полиции.

Я ознакомилась с документами из клиники в Конкорде, в которую приезжала лечить горло. Амбулаторного диагноза, который упоминал школьный врач, среди них не оказалось. Он просто исчез с концами. Остальные документы были прискорбно скудными.

Однако нашлось нечто, что прозвучало громко и отчетливо. Всего лишь небольшая деталь, но она била точно в яблочко. Запись о телефонном звонке, принятом в середине лета 1991 года, то есть спустя пару недель после инструктивного письма юристов ректору школы. Я принимала зовиракс, писала письма Скотти, разъезжала по дорогам Северо-Запада с неутоленными желаниями и заживающей рукой. А проректор школы Св. Павла Джон Бакстон позвонил врачу из Конкорда, чтобы поговорить обо мне.

«Хочет поговорить с вами о пациентке», – гласит запись. Ему пошли навстречу – другой рукой сделана приписка: «Разговор состоялся. Деликатный вопрос».

Проректор Джон Бакстон, с которым я и словом не обмолвилась за все время учебы, знал, что я ездила в город к этому врачу, и позвонил ему, чтобы обсудить мою конфиденциальную медицинскую информацию.

Чуть позже из архивных документов, которые мне зачитает Джули, я узнаю, что юрист школы проинформировал полицию Конкорда о