"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

лифтов. Пробыв в этих бетонных джунглях всего лишь месяц, он уже не мог представить, как за грядой холмов сгущаются грозовые тучи и как в сумерки над лугами мелькают белые мотыльки. Ему казалось, что мотыльки вьются только вокруг уличных фонарей, а цветы растут не на полях, а в вазонах, украшающих ресторанные столики.

Похоже, самым естественным пейзажем для жителей Манхэттена были бумаги, телефонные звонки и тринадцатые этажи, где они находились с восьми тридцати утра до шести вечера. А величайшее торжество цивилизации заключалось в том, чтобы заставить остановиться проносившиеся мимо по улице такси. Мейсон всегда с любопытством рассматривал этих людей — деловых людей, как они себя любили называть, бесчисленных клерков, служащих и адвокатов, которые заполняли улицы Манхэттена с раннего утра до позднего вечера. 'Это были люди другого поколения, того, к которому принадлежал и сам Мейсон. В отличие от деловых людей старой школы, к которым Мейсон относил и собственного отца, они никогда не давали волю чувствам в своих действиях. Эти молодые люди ничем не напоминали дельцов старой школы, которые любили похваляться, что не очень‑то разбираются в книжной премудрости и которых невозможно было себе представить посещающими спортивные залы и ревниво следящими за состоянием ногтей на руках и ногах. Такие люди, как СиСи Кэпвелл не могли бы прижиться среди этой новой братии. Именно поэтому Мейсону было любопытно поближе познакомиться с этими стройными, всегда безупречно одетыми молодыми людьми с усиками, похожими на подведенные брови. Они были вежливы, как самые благовоспитанные дамы, вместе с тем, тверды в своих решениях, как скалы.

Однажды, сидя в своем кабинете, он вдруг представил стоявшее за окном здание театральной сценой. Мейсон поймал себя на мысли, что наблюдает за ней совсем как старая дева, которая, прячась за кружевной занавеской, следит за всеми, кто проходит по деревенской улице. Хотя здание это из сборных железобетонных панелей со вделанными окнами было чем‑то вполне привычным, Мейсону оно нравилось той архитектурной осмысленностью, благодаря которой американские города имеют особую прелесть, уже не заимствованных у французских замков и английских гостиниц. Архитектор знал, что проектирует не отель и не голубятню, а дом, где разместятся конторы. Он решительно покончил с лепными капителями, которые ничего не поддерживают и с мраморными украшениями, которые якобы воспроизводят геральдические щиты, а на деле больше всего напоминают гигантские тазики для бритья. Он создал чистое, прямое и честное, как клинок в шпаге, здание. Глядя на этот дом, Мейсон радовался, что он тоже в каком‑то смысле, деловой человек.

Здание почти сплошь состояло из стекла, и конторы были также доступны обозрению, как клетки на выставке собак. Правда, сидя за своим столом, Мейсон ничего не видел. Но иногда любил отдыхать, стоя у окна. Он наблюдал, как в контору приходят служащие, как они курят и болтают, прежде чем приняться за работу, как усаживаются за столы, как в час обеденного перерыва встают с места, разминая затекшие ноги, а вечером, обалдевшие и молчаливые, выключают свет, прежде чем уйти домой. Когда Мейсон поздно засиживался в конторе, ему не бывало тоскливо, потому что он знал: у настольных ламп в конторе напротив непременно сидят два–три человека.

Мейсон сочувствовал мальчишке–рассыльному, на которого постоянно кричал рыжеусый хозяин конторы на третьем этаже и возмущался мальчишкой со второго этажа, который воровал марки. Он потешался, глядя, как некий клерк на третьем этаже ровно в шесть часов вечера облачается в парадный костюм, прыгая на одной ноге, чтобы не волочить по полу брюки. После этого торжественно достает из верхнего ящика письменного стола крахмальный воротничок и галстук.

Временами Мейсон праздно сидел в кресле у окна и. сам того не замечая, разглядывал здание на противоположной стороне улицы. Он видел и не видел, как управляющий в конторе напротив диктует новой секретарше, тоненькой девушке в платье с белым воротничком и манжетами, деловое послание.

Именно о ней, так и оставшейся ему незнакомой девушке, Мейсон подумал, глядя на экскурсовода в здании аэровокзала «Ла–Гуардиа». Он помнил, как незнакомка в здании напротив приходила в контору в девять утра и, глядя на свое отражение в большом зеркале на стене, мгновенно приводила в порядок волосы. Он видел, как она по утрам отвечала на телефонные звонки, проводила посетителей к управляющему. Видел, как в полдень, всегда одна, она выходила на улицу, как к концу рабочего дня ее быстрые и уверенные движения становились вялыми, как по вечерам она собиралась домой или засиживалась допоздна. Даже ее прямые плечи сутулились, когда она медленно печатала на пишущей машинке. Через некоторое время эта девушка прочно вошла в жизнь Мейсона так, словно он был давно знаком с ней и даже мог назвать себя ее другом.

Как‑то к вечеру в начале лета, когда руки у Мейсона дрожали от усталости, а глаза превратились в раскаленные угли от того, что он переусердствовал, изучая толстые папки с судебными делами, когда лее на свете словно сговорились играть на его обнаженных нервах, и он жаждал, чтобы кто‑нибудь любовно позаботился о нем, промыл его глаза и отвлек внимание от бесконечных черных цифр, как только он закрывал воспаленные веки, Мейсон поймал себя на том, что отыскивает взглядом окно, страстно желая еще хоть раз увидеть эту девушку.

Он поднялся из‑за стола и подошел к окну. Оказалось, что она тоже стояла у окна — читала какое‑то письмо. Девушка подняла голову и поймала его взгляд. Мейсон тут же залился краской и, отвернувшись, с достоинством прошествовал к двери.

Ковыряя в тот вечер бифштекс в ресторане «Ориент Экспресс», он снова и снова повторял себе, что никогда больше не посмотрит в сторону этого дома.

Однако на следующий день он начал утро с того, что вновь стоял у окна и смотрел на здание напротив. Мейсон отказался от попытки не подсматривать и вести себя, как приличествует джентльмену. Он стал задумываться над тем, что во всяких метафизических теориях возможно и в самом деле есть какой‑то смысл. И может быть, он, Мейсон, шлет в дом напротив тонкие доброжелательства, чтобы подбодрить эту хрупкую девушку, которая выбивается из сил, стараясь стать деловой женщиной.

При этом он забыл, что стоя у окна, он также хорошо виден ей, как и она ему. И вот однажды вечером, когда он не таясь смотрел на девушку, она поймала его на месте преступления и резко отвернулась.

Мейсон был огорчен, потому что огорчил ее. Он, привыкший все воспринимать с позиции холостяка, неожиданно для себя стал смотреть на мир ее глазами, словно