Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

И все же холодком веяло от мозаичного чуда королевских покоев. Я поймал себя на том, что пытаюсь высмотреть в причудливом сочетании ромбов, квадратов, прямоугольников изображение живого существа: человека, зверя, птицы, рыбы. Тщетный труд: не только образ человека, но и образ всех дышащих существ изгнан мусульманской религией из орнаментов и узоров.

Я услышал за спиной позвякивание ключей. Наша туристская группа, ведомая смотрителем королевских покоев, уже перешла в другой зал, и дворцовый сторож, кениец из племени луо, переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда я выйду, чтобы запереть дверь. Его тучное, вялое тело, обернутое в какую-то грязную серую тряпку, колыхалось студнем на тонких, потрескавшихся, как чернозем в засуху, босых ногах; огромное угольно-черное лицо под грязноватой чалмой было изрыто оспой, крупные желтые зубы торчали вперед, как у всех луо. Но сейчас, утомленный божественной геометрией, справлявшей вокруг меня свой пышный и холодный праздник, я с невольной симпатией задержался взором на нелепой фигуре дворцового сторожа.

Он радостно осклабился и протянул мне тонкую, из темного табака, сигарету. В ответ я угостил его «Казбеком», и мы вместе вышли в сад покурить.

За высокой глинобитной стеной, окружавшей сад, в пыльном небе буйствовало солнце, а здесь, в тени апельсиновых деревьев и финиковых пальм, царили свежесть и прохлада. Крупные осы, свесив тигриные зады, кружили над розарием и клумбами, журчал родник, выбрасывая тонкую серебряную струю из каменной чаши. Меня удивило множество бедно одетых арабов, неведомо как очутившихся в королевском саду. Они беседовали, сидя на корточках в тени деревьев, спали под кустами роз, пили горстью холодную воду из родника, иные молились, разостлав ветхие коврики на песчаной дорожке.

Внезапно из травы возник маленький человек в коротких желтых штанах и куцем халатике, с белой бородкой, растущей из шеи, как у норвежских шкиперов. На плече у него висела сумка, голые до колен ноги были запорошены красноватой пылью: видимо, он пришел издалека. Издав нежный птичий возглас, человек кинулся к дворцовому сторожу.

Своими маленькими ручонками он тискал огромную лапищу старика и любовно разглядывал некрасивое, изрытое оспой лицо. Затем, подтянувшись на носках, он стал целовать его в щеки, в губы, в плечо и вновь оглядывал так, будто не видел в мире ничего краше. Он призывал жестами и других арабов разделить его восторг, его радость, арабы понимающе улыбались и кивали головами.

В саду появились наши туристы во главе со смотрителем королевских покоев, выполнявшим обязанности гида. Высокий, сухощавый, исполненный чувства собственного достоинства, он был одет в национальную арабскую одежду, но при галстуке и замшевых туфлях. Строгим голосом он принялся за что-то выговаривать старому кенийцу, и, пока он читал свою нотацию, все арабы, в том числе и маленький человек с козлиной бородкой, неприметно растворились в зарослях сада.

— Что он говорит? — спросил я по-английски механика нашего автобуса Браима.

— Ругается, что тот пускает в сад посторонних…

Выговор, сделанный старому кенийцу смотрителем покоев, произвел на него неожиданное впечатление: он будто вспомнил о прелестях сада, наслаждаться которыми незаконно допустил малых мира сего. Дважды сорвавшись, он неловко вскарабкался на каменную ограду, отломил три апельсиновые веточки, нежно и сладко пахнущие, и вручил их трем женщинам нашей туристской группы. Гид с кислым видом отнесся к этой галантной выходке, но промолчал.

Мы двинулись дальше, с ближайшей клумбы старый кениец сорвал для наших женщин три белые, прозрачные лилии, в розарии он выбрал три самые красивые чайные розы, присоединил к ним махровые гвоздики и три ветки бугенвиллей, усыпанные ярко-красными, будто горящими, цветами, и вручил туристкам маленькие букеты.

Гид что-то прошипел сквозь сомкнутые губы.

— Он говорит, оставь хоть что-нибудь королю, — перевел мне Браим.

Но сторож решил оставить королю лишь самую малость. Выхватив короткий кривой нож, он углубился в бамбуковую заросль и преподнес нашим мужчинам по тонкой, гибкой тросточке.

Мы подошли к железным воротам, ведущим в другую часть дворца, сторож отомкнул их громадным ключом из своей связки. Посреди обширного, поросшего низкой, выжженной солнцем травой двора несколько подростков с громкими криками гоняли футбольный мяч. Лицо смотрителя покоев будто обдуло пеплом, гневная бледность растеклась по его смуглой коже.

— Рабы короля! — кивнул Браим на юных футболистов.

Старый кениец с сердитой бранью накинулся на играющих, завладев их квелым, в заплатках, мячом, выхватил из прорези сосок камеры и в один могучий выдох надул до каменной твердости. Затем отличным ударом послал мяч королевским рабам…

По ту сторону двора нам повстречался небрежно одетый, как бы подержанный человек в полунациональном, полуевропейском одеянии. Он жалко улыбнулся и помахал нам рукой. Гид ответил холодным, почтительным поклоном, а сторож подошел к человеку и пожал ему руку.

— Дальний родственник короля, — каким-то сложным тоном, сочетающим церемонность с небрежением, заметил гид. — Проживает во дворце…

— А почему у него такой странный вид? — поинтересовались мы.

— Дальний родственник, — с отчетливой иронией повторил гид. — К тому же слишком увлекается шашками, а в медине есть великие мастера этой игры. Наверное, опять продулся до тла…

Воровато оглянувшись, — не видит ли кто — старый, черный, безобразный ангел что-то сунул в ладонь дальнему родственнику короля, тот улыбнулся слабой, доброй улыбкой: у него явился шанс отыграться…

В берберском жилище

В маленьком городке по дороге из Феса в Марракеш живут берберы, коренные обитатели Марокко. Берберы — это мавры. Отелло был бербером. В моем воспитанном литературой представлении мавры воинственны, неистовы, полны темных страстей. Но, глядя на добродушные, улыбающиеся, детски беспечные лица окруживших наш автобус берберов, я никак не мог поверить, что это потомки жестоких и бесстрашных воителей, покоривших Испанию. Кожа их довольно светла, цвета кофе с молоком, — то ли со временем берберы посветлели, то ли Шекспир по неведению заставил Отелло вскричать: «Да, черен я!..»

Берберы исповедуют ислам, но в отличие от арабов лишены религиозных предрассудков. Так, они охотно давали себя фотографировать. Даже женщины с приветливой улыбкой обращали к объективу не прикрытые чадрой лица. Здесь исполнилось наше давнишнее желание: побывать в марокканском жилище. До этого лишь наши туристки могли переступать порог арабского дома, мужчинам доступ туда закрыт.

Живут берберы в земляных пещерах. Городок устремлен частично к небу, частично в недра земли. Мы видели, как в обеденный перерыв, заперев двери галантерейного магазина с очень современной элегантной витриной, хозяин-бербер исчез в черной дыре, зиявшей в шаге от дверей. Там находился его «дом». Возле дыры стоял легкий серый «ситроен». Не только жилье, но и многие мастерские, сапожные, гончарные, ткацкие, скрыты под землей.

Прорубленная в каменистом