Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

его прочь. Но он тут же вернулся и сказал покупателю такое, отчего тот схватился за кинжал. Казалось, засверкает сталь, и польется кровь, и покатится в пыль седобородая голова покупателя, и падет с пронзенным сердцем продавец. Но ничего этого не произошло. Кинжалы попрыгали в ножнах, старики утерли вспотевшие лбы, и осел перешел в руки седобородого шейха за ту цену, которой стоил…

Едва затихла торговая схватка двух шейхов, а уже всех праздношатающихся, и меня в том числе, отнесло к другой стороне базара. Вдоль западной стены мчался во весь опор всадник на великолепном арабском скакуне. Он круто осадил, будто врыл коня в землю, перед группой почтенных, нарядных стариков. До чего же хорош был гнедой арабский скакун, с лебединой шеей, короткой, прямой спиной, сухими ногами, тонкими бабками, с щучьей, чуть приплюснутой, головой и косо срезанной нижней челюстью. Хорош был и всадник: юноша лет двадцати, поджарый, с крепкими, чуть кривоватыми ногами; на смуглом лице под шапкой густо-кудрявых, жестких, как проволока, черных волос таяла нежная, отрешенная улыбка.

Вокруг коня тоже затеялась торговля, но совсем в ином духе: ничего грубого, вульгарного, крикливого. Это был лирический дуэт, старцы пели каждый свою партию, их голоса то чередовались, то согласно сливались, их лучезарные взгляды излучали поэзию и тепло. Порой казалось, что они обменялись ролями: продавец готов сбавить цену, а покупатель просит его не уступать. Затем по их знаку кривоногий парень снова вскочил на спину коня, ахнул, гикнул, простер над его шеей сухую, узкую руку, промчался к воротам и обратно, окаменил коня перед стариками и спрыгнул на землю с той же угасающей, отрешенной улыбкой. Старики погладили бороды и обменялись понимающим влажным взглядом.

Тут меня отвлекла чета верблюдов, на редкость рослых и статных, они возвышались над всем базаром, и трогательно путался у них под ногами крошечный плюшевый ослик. Я пошел за ними. Если смотреть на этих верблюдов сбоку или с морды, самец выглядит куда массивней, но, когда глядишь им вслед, впечатление разительно меняется: самец так умален могучими боками самки, что кажется не мужем, а сыном.

Зычный крик заставил меня посторониться. На рослом красивом муле, зеркально отблескивающем гладкой шерстью, прогарцевал всадник с шапкой черных кудряво-жестких волос, за ним едва поспевали, переговариваясь на ходу, два пожилых араба. Мул закидывал голову, будто хотел пронзить всадника пиками длинных ушей, и пытался осадить на задние ноги. Всадник ловким и сильным движением руки наклонял ему голову и не давал сбиться с рыси. Это был тот самый парень, который только что скакал на коне.

А вот встретились две кобылицы в сопровождении крошечных сыновей. И как же презрительно фыркнула одна из них, глядя на ушастого сынишку другой! А той и горюшка мало, что судьба наградила ее муленком, пусть ушастый, пусть головастый, все равно свой…

Когда орет осел, исчезают все остальные шумы. В этом крике — скрип колодезного ворота и безутешное рыдание, что-то таинственное и что-то от неживой материи.

Я оглянулся. Могучий крик исходил от дымчатого ослика с облезлым хвостом. Рядом в пыли простерся белоснежный шейх. Еще раз-другой икнув, ослик смолк. Шейх стал на ноги, отряхнулся и с красными от ненависти глазами приблизился к ослику. Схватив его за короткую гривку, он занес ногу, но ослик тут же шагнул в сторону, и шейх едва не растянулся снова. Он стал яростно колотить ослика по бокам палкой, а тот стоял, понурив кроткую голову, и только поводил ушами да изредка дергал кожей.

— Мухаммед!.. — кричал шейх, избивая ослика. — Мухаммед!..

Я думал, он призывает на помощь пророка, но вскоре весь базар подхватил:

— Мухаммед!.. Мухаммед!..

И тут, покачиваясь на своих кривых ногах, подошел объездчик арабского коня и мула — парень с курчаво-жесткими волосами. Он взял из рук шейха палку и, зайдя сзади, вскочил на круп ослика. Бедный ушастый дурачок напрасно думал продолжить свою упрямую игру. Первый же меткий удар между ног бросил его вперед, он закинул морду, как всегда делают ослы, не желающие слушаться повода, но щелчок палкой по ноздре напомнил ему о покорности, а другой — между ушей — наладил на прямой путь. Кривоногий всадник заставил осла трусить то прямо, то по кругу, быстрее и медленнее, круто поворачивать, останавливаться и сразу бежать вперед. Теперь он ударял его довольно редко, лишь размахивал палочкой, приводя в гармоничное сочетание все части непокорного ослиного тела, управляя ими, как дирижер оркестром. Затем подвел к шейху укрощенного ослика…

Как только солнце набрало силу, базар стал быстро пустеть. Почуяв распад торжища, нищие гуртом устремились к воротам: калеки — энергично работая костылями, слепцы — цепляясь за плечи друг друга, ползуны — извиваясь на земле с проворством ящериц. Следом затрусили всадники на мулах и осликах, по-арабски сидя на самом крупе, конные статно держались в расшитых седлах, владельцы верблюдов плыли в выси, на острие верблюжьего горба, и валом валила пешая толпа. Все так же щедро одаряя утро блеском, звоном и красками, прошел водонос с пустым плоским бурдюком за спиной.

И тоже пешком шел курчавый парень, Мухаммед, так лихо скакавший на коне, так властно побеждавший упрямство ослов и мулов. Лучший всадник торжища оказался пешеходом. Ему было недалеко. Шагах в пятидесяти от базара с края дороги стояла жаровня, на которой жарят каштаны. У жаровни вертелся мальчишка лет десяти, тоже очень черный и кудрявый. При виде Мухаммеда он немедленно покинул свой пост, а Мухаммед обвязался серой мешковиной и стал у жаровни. Минул час, когда он был талантлив, удачлив, нужен, когда жил во всю полноту души. Теперь до следующего базара его странный дар подчинять себе живые существа, извлекать из их тел скрытый запас быстроты никому не понадобится. Праздник кончился, начались будни.

Две встречи

Священный город Мулай-Идрис напоминает верблюда: он так же горбат и в нем так же не отыщешь ни одной прямой линии. Прогулка по его узким, кривым улицам состоит сплошь из подъемов и спусков. Только что карабкался ты по булыжной мостовой вверх и вот уже с опасностью для жизни спускаешься, вернее, катишься по крутой, с каменными обшарпанными ступеньками лестнице вниз. Ослы тут тоже обучены ходить по лестницам, и вызывает удивление ловкость, с какой длинноухие верхолазы штурмуют ступенчатые подъемы.

Священный город обязан своим именем и своей судьбой Шерифу Мулай-Идрису, праправнуку Али, зятя пророка. Это он в восьмом веке основал первое мусульманское королевство на земле нынешнего Марокко со столицей, которой дал свое имя. Из Мулай-Идриса ислам распространился по