Моя Африка - Юрий Маркович Нагибин

Перед выездом мадам Эллен приняла меры, чтобы обеспечить нам безопасность пути. Обычно передние места в автобусе занимали туристы, владеющие французским языком: неутомимый говорун, Хуан постоянно нуждался в собеседниках. На этот раз, чтобы Хуан не отвлекался, мадам Эллен усадила рядом с ним глуховатого инженера и одного сильно пожилого человека, на которого дорожная тряска действовала усыпляюще.

Хуан не сразу заметил подвох и еще на марракешской улице, сняв с баранки руку, обратился к своим соседям с длинной тирадой. Удивленный их молчанием, он повернулся к ним всем корпусом и с еще большим напором повторил свою речь, умудрившись при этом избежать неминуемого, казалось, столкновения с встречным грузовиком и скользнуть в щель между гигантским рефрижератором, отхватившим пол-улицы, и вереницей легковых машин. Мы выскочили наконец за городскую черту, Хуан переключил скорость и снова обернулся к туристам. Но один сладко спал, а другой показал на свое ухо и сделал отсутствующее лицо. Хуан цокнул языком и подавленно замолк.

В предгорье Атласа мы въехали на скорости сто тридцать километров. Дорога шла прямо, лишь изредка делая плавные, почти неощутимые повороты. Мы неприметно набирали высоту, и казалось странным, что зеленая долина, прорезанная ручьем, вдруг очутилась под нами.

— Отсюда вышли мавры, завоевавшие Испанию! — закричал Хуан; жилы на его шее натянулись, как струны, лицо побагровело.

— Спокойно, — зашептала мадам Эллен. — Не обращайте внимания!

— Они завоевали мою родину! — орал Хуан. — Но фашист Франко хуже мавров!..

Долгий сигнал впереди призвал Хуана к вниманию. Он едва успел вывернуть руль вправо и поднять для приветствия левую руку, как нас обдало едкой вонью солярки и мимо пронесся десятитонный грузовик.

Шоссе, вблизи серое, а вдалеке густо-синее, как река, еще некоторое время шло над долиной, затем, резко забирая вверх, стало огибать гору. На крутых поворотах его ограждали редко поставленные каменные столбики, а на остальном протяжении его край, обращенный к пади, не был ничем защищен. Вчера на наш вопрос, случаются ли в горах катастрофы, Хуан насмешливо ответил: «Дня не бывает, чтобы какой-нибудь грузовик не загремел к черту в лапы. А ночью или в дождь машины падают, как груши!». Браим с улыбкой подтвердил, что это святая правда…

Поворот следовал за поворотом, нас то прижимало к стенке автобуса, то валило к проходу. Мы взяли курс на перевал. Сперва казалось, что не мы движемся вверх, а углубляется поросшая кустарником падь за краем шоссе. Я занимал место у окна, глядевшего на внешнюю сторону шоссе, и мог наблюдать волнующее превращение долины в лощину, лощины — в пропасть.

Среди кустов в лощине замелькало какое-то желтое тело. Мы приблизились, это был шакал. Он стоял недвижно — мелькание ветвей наделяло его обманчивым движением — и брезгливо смотрел на нас через плечо. Ростом с собаку, он рисовался отчетливо, вплоть до клычков под вздернутой губой. Поворот скрыл от нас шакала, а когда мы снова увидели его, он умалился в крысу; после следующего поворота лишь ярко-желтая точка скользила по зеленому вниз.

Затрудненность дыхания и легкое покалывание в заушинах неопровержимо доказывали, что не глубина наращивается под нами, а мы набираем высоту. Могучие кедры на склонах гор сменились низкорослым ладановым можжевельником, горы не терпели рядом с собой другой высоты.

Но как ни вилась дорога, перевал, смутно угадываемый за громадами двух соседних гор, покрытых кое-где снегом, с вершинами, тонувшими в облаках, не давал к себе приблизиться. Под колесами серая осыпь камней обрывалась в бездну, дно которой не удавалось проглянуть из окошка — так крут был обрыв. С моего края было легко представить, что автобус, словно воздушный корабль, плывет в синеве небес, но стоило бросить взгляд налево, где автобус лепился к серому, в ржавых пятнах склону, как ощущение враз пропадало.

Один из двух сумрачных гигантов, нежданно приблизившись за поворотом, распался вдруг на множество отрогов, а снежная его вершина отвалилась вглубь, увенчав другую гору. Зато второй гигант ничего не утратил в своем величии, лишь снеговые полосы на нем оказались облаками, а облако на вершине — шапкой снега. Будто деля его на ярусы, по его громаде тянулись ровные линии уступов. Лишь увидев ползущего по нижнему уступу серого жучка — старенький «ситроен», я догадался, что это дорога трижды опоясывает тело горы. А нам-то казалось, что мы достигли самой выси небес!..

Перед подъемом на эту гору дорога вдруг пошла под уклон, пропасть выпятила дно, подвела его к нашим глазам, и мы увидели глинобитный загон для овец и сбившуюся в войлочную груду отару. Но вот Хуан переключил скорость, дал сильный газ, и мы начали движение по первому ярусу огромной горы. «Ситроена» уже не было видно, он достиг противоположного склона. Меня занимал вопрос, что станет делать Хуан, нагнав «ситроен». А в том, что мы нагоним его, сомневаться не приходилось: Хуан держал скорость семьдесят километров в час, уступая поворотам не более двадцати.

И вот мы на полной скорости приблизились к «ситроену», — теперь мое окошко было обращено к склону, — Хуан посигналил, бедная жестяная коробочка испуганно вжалась в гранитную стену, и мы обошли ее с таким щедрым запасом, что левые колеса, надо полагать, прокатились по воздуху…

С верхнего яруса мы незаметно перенеслись на другую гору, не столь высокую, но виток дороги шел здесь ближе к вершине, и мы, пожалуй, еще нарастили высоту. Я убедился в этом, когда после крутого виража вновь оказался лицом к обрыву. Отсюда широко открывался гористый простор, и в нем с удивительной быстротой происходила смена красок. Только что горы были серыми вблизи, розовыми в отдалении и голубыми вдали, и вот уже ближайшие склоны пожелтели, дальние налились темно-красным, гряды, замыкающие простор, набрали чернильную густоту. Приближался закатный час, и горы отзывались на него еще более чутко, чем море. Уже знакомо по прошлой поездке стеклянно позеленело небо, и в нем заблистала серебряной точкой Венера, вскоре она станет шестигранником, полным яркого, холодного света.

Дорога перестала набирать высоту, мы проходили перевал. Шатаясь, как в корабельной качке, к свободному переднему месту, справа от Хуана, прошел художник К. и направил свою кинокамеру в простор, еще светлый последним светом.

Я подумал о том, что вечером мы будем в Таруданте, и понял, в каком напряжении находился все это время. До перевала мне ни разу не вспало на ум, что наше путешествие имеет конечную цель, что дорога куда-нибудь нас приведет. Я жил только