Ребята, нас обманули! (Жизнь в рассказах) - Светлана Юрьевна Бойм

Некоторые наши игры превращались в тайные ритуалы для воображаемого сообщества. Одна из таких игр называлась «секреты». «Секретами» становился разный невыброшенный мусор, блестящая фольга от съеденных шоколадок, кусочки цветного стекла и осколки фарфора с позолоченными краями и голубыми цветочками. Игра состояла в том, чтобы зарыть сокровища, добытые из мусора, где-нибудь в общественном месте, возле ограды парка или под кустом. Секреты прятались для того, чтобы показывать их избранным. В основе близости лежит не всеобщая доступность, а интимность, она основана не на том, чтобы делиться тайной со всеми, а на том, чтобы понимать друг друга с полуслова.

Посещение секретного рокового места было ритуалом дружбы. Все детские игры были в той или иной степени играми в прятки, играми в сокрытие и открытие. Они позволяли детям открывать неведомые территории, которые существовали в другом масштабе и оставались невидимыми для взрослых.

Наша дружба была одновременно и реальной, и литературной. Когда нам было по тринадцать лет, мы гуляли по проходным дворам и говорили о наших грустных и застойных временах, об эре брежневской стагнации. В школе мы слишком много читали Лермонтова и думали, что «золотой век» Пушкина (или наши 1960-е годы) давно миновал, вместе с тем остался в прошлом и Серебряный век, а мы живем в каком-то неописуемом сером веке. Мы учили наизусть стихотворение Лермонтова: «И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды… ‹…› И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – такая пустая и глупая шутка». Мы отожествляли себя с «Героем нашего времени», таинственным Дон Жуаном по фамилии Печорин, чьи глаза не смеялись, когда он смеялся. Он бесцельно ездил вдоль берега Крыма в послевоенные годы, играя в фатальные игры с сербом-картежником или соблазняя без особого удовольствия красавицу черкешенку Бэлу.

Даже наше баловство было литературным. Обычно мы разыгрывали по телефону незнакомых людей. Например, мы находили в телефонной книге человека по фамилии Достоевский, звонили ему и вежливо спрашивали: «Это Достоевский?» – «Да. Говорит Достоевский», – отвечал мужской голос. «Идиот!» – кричали мы в ответ. Играя так, мы попались в свою же ловушку, когда позвонили гражданке Лермонтовой и попытались спросить ее, не скучно ли ей, не грустно ли и «некому руку подать»? Оказалось, что так и есть, и она не отпустила нас без длинного поэтического разговора, который мы уже отчаялись закончить.

Все наши книги были о мужской дружбе, но в реальной жизни мы подростками дружили только с девочками. У нас была своеобразная маленькая банда бывших Красных Шапочек, держащих оборону против чужаков.

Когда я училась в пятом классе, наш классный руководитель выставил меня перед всеми для проработки. Что-то вроде мини-судилища. Меня обвиняли в организации тайных обществ, направленных против других учеников, и написании скандальных «романов» об этом.

Обвинения не были полностью ложными. Кыча и я организовали тайное «Общество Черных Мимоз». Мы посылали анонимные записки лидеру другой компании девочек, красавице и отличнице Кате П., которая сейчас благополучно живет в Канаде. На самом деле я думаю, что мы все хорошо друг к другу относились, а это была лишь увлекательная игра, как в «Трех мушкетерах». Наши секретные записки были сочинены в духе классической литературы. «Фемида подкуплена. Да поможет вам Фортуна! Черные Мимозы».

В России обычно мальчики дарили девочкам мимозы на Международный женский день. Это были полусухие бледно-желтые цветы с нежным запахом. Наши мимозы были по-готически черными, а записки мы писали молоком, прямо как молодой Ленин в тюремной камере. Это самое интересное, что мы узнали из длинной истории ленинского периода: как Ленин сделал чернильницу из хлебного мякиша, налил туда молоко и стал писать секретные послания о том, что «мы, настоящие революционеры, пойдем другим путем». Нужно подержать бумагу над пламенем и увидеть, как дрожащие буквы возникают прямо перед глазами. Похоже на открытие древних иероглифов.

Кроме присутствия тревожного факта, что Фемида, богиня правосудия, оказалась подкупленной, наше послание не было слишком жестоким. За проработкой стояла вовсе не Катя, ей как раз нравилось то внимание, которое мы ей оказываем. Она и сама была хорошим игроком. Во время судилища я должна была стоять лицом ко всему классу и выслушивать обвинения в заговоре с невозмутимым лицом и немигающими глазами, думая о храбром д’Артаньяне.

Только Кыча свидетельствовала в мою защиту. Мои родители тоже были на моей стороне, они понимали, что все это несерьезно, и расценивали это как дисциплинарные меры авторитарного руководителя. После судилища мы побежали в наш штаб, расположенный в женском туалете, где мы могли спокойно поплакать и утешить друг друга.

Когда я поехала в пионерский лагерь (Кыча осталась в Ленинграде), могло так случиться, что там я сыграла бы в свою последнюю игру. Как в старинных сказках, был там темный лес с выступающими корнями деревьев, и ярко-красные грибы с белыми пятнами на шляпках, и прекрасное озеро с мутной водой, и пересоленные пирожки с капустой в столовой. Этот лагерь был подведомствен заводу, где работал папа. У завода был свой небольшой Дом культуры, где устраивали праздники и шествия. В лагере мы продолжали носить красные галстуки, мой, правда, был с рваными концами.

Мне не нравилось вставать утром, за две минуты по-армейски застилать кровать и торопиться, чтобы маршировать с другими сонными пионерами-переростками: «Раз, два, три, пионеры мы. ‹…› Пионеры, к борьбе за дело Коммунистический партии будьте готовы!» Ответ, салют: «Всегда готовы!»

Мои родители знали, что я уже переросла пионерские салюты, но лагерь был в таком сказочно красивом месте, и в любом случае меня больше некуда было отправить тем летом.

В первый день в лагере я встретила девочку моего возраста, дочь инженера с папиного завода, по имени Алла. Она была высокая, красивая, атлетически сложенная, с широкими плечами профессиональной пловчихи. Ее жирные светлые волосы были собраны в аккуратный хвост. У нас возникло мгновенное притяжение и активная дружба. Мы вместе гуляли, плавали, говорили о книгах и мальчиках, больше о первом, чем о последнем. Вначале мы были очарованы друг другом, нашим сходством и различием. Но Алла была прирожденным лидером, а я всегда принадлежала к партии оппозиции. Мы начали отдаляться друг от друга. У нее был свой фан-клуб девочек из нашего отряда, и они подолгу обсуждали всё, от цен на косметику на черном рынке до спорта и контрацептивов. У них были свои игры в секреты, в которых я не участвовала. Алла была заводилой, и только я не поддавалась ее властным чарам. Я помню болтовню девчонок, не очень чистые