Ребята, нас обманули! (Жизнь в рассказах) - Светлана Юрьевна Бойм

космосом проделали путь от разочарования к удивлению. Когда я училась в старших классах ленинградской школы, в моде было устраивать спиритические сеансы, такие как в литературных салонах XIX века; вместе с этим появился интерес к оккультизму и космосу (с маленькой буквы «к»). Мы с Кычей решили организовать такой спиритический сеанс в ее отдельной квартире, когда никого из членов ее семьи не было дома. Поставили блюдца на мокрый стол вокруг букв, и я могу поклясться, что тарелочки слегка подрагивали. Но как понять этот неуловимый влажный сдвиг? Сможем ли мы повторить это, когда придут друзья? Когда стремишься достичь успеха в вопросах спиритических и космических, то обычно ожидаешь провала. Кыча не хотела полагаться на волю случая. Она предложила: если ду́хи будут не в настроении разговаривать, я смогу промычать что-нибудь в пустой стакан. Я сама могу быть духом, например, Лермонтова. Выбор за мной.

Все девочки собрались в мрачном и мистическом настроении. Что-то тревожное ощущалось в помещении. Вызывали поэтов и космонавтов. Дух Юрия Гагарина, судя по всему, был в ярости. Стрелка двинулась в сторону буквы «В», но тут же остановилась. Поэты тоже не спешили откликаться на наши воззвания. Тогда Кыча подала знак, и я начала выть в пустой стакан: «Я дуууу-у-у-х Лермонтова!.. И скучно и грустно! – и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…» Вечер удался, а я так и не вышла из стенного шкафа. Но в результате я на время утратила веру в космические связи. Разве можно разговаривать с космосом через пустой стакан? От этого мне стало грустно; в опыте соприкосновения с космосом хитрец перехитрил самого себя.

В том же году у нас был совсем другой опыт постижения космоса, не связанный ни с олицетворением, ни с какими-либо образами. В старших классах у нас была необычная учительница, которая гордилась тем, что она окончила университет. Ее специальностью была марксистско-ленинская критика истории западной мысли. Наша история имела ясный сюжет и голливудский счастливый конец. Только в конце юноша не встречал свою девушку или что-то в этом роде, но все жили счастливо в лучезарном будущем.

После тернового пути был свет в конце тоннеля: научный социализм и коммунизм, бесклассовое общество, от каждого по способностям – каждому по потребностям, научный атеизм, рай на Земле, победа над Западом, полеты в космос и обратно – почти такие же доступные, как путешествие в Крым.

Мы уже знали фабулу, так что нас больше всего интересовало именно то, что подвергалось критике. Мы ловили каждое слово учительницы, надеясь получить доступ к запретному знанию. В то время в роли антигероя выступал очаровательный, таинственный и политически некорректный «субъективный идеализм». Эксцентричный философ XVII века Джордж Бёркли допускал, что мир, возможно, нематериален, и ставил под сомнение существование как обыденных объектов, так и абстрактных понятий. Реален ли этот стол или стул рядом с нами, или это лишь игра света и тени? Может быть, они существуют только у нас в головах? Ключевым словом здесь являлось «восприятие». Мы не знаем ничего за пределами нашего чувственного опыта. Восхитительно, не правда ли? Нет значительных слов: Школа, Родина, Доска, Коммунизм, Капитализм. Нет высокого прыщавого парня, который проигнорировал твой взгляд, все это – лишь восприятие!

Я не могла себя сдерживать! Я утратила ощущение границ своего тела. Я закрывала и открывала глаза, щипала себя, возбужденно пытаясь войти в прямой контакт со своим чувственным опытом. Я должна была написать тайную записку Кыче. Сразу после уроков мы побежали в уединенное место в проклятой школе, где, возможно, были сломаны подслушивающие устройства. Здесь в тишине и покое мы могли все обдумать. Нет, мы не сидели на унитазах – у кабинок не было дверей. Мы сидели на подоконнике – на границе между внутренним и внешним миром. По счастью, большинство девочек бегали по коридору, флиртуя с мальчиками и пренебрегая естественными нуждами. Мы немедленно решили создать Клуб субъективных идеалистов – «Привет, Джордж Бёркли!»

Мы были абсолютно счастливы, что Бёркли восстал против ньютоновской определенности. Эй, яблоко действительно упало тебе на голову или все это уже было в твоей голове? Может быть, это лишь маленький червь английской мигрени, выползающий из самого центра плода в неясных сумерках?

«Постой, – спросила Кыча, – а мы, мы-то существуем?» «Да, да», – подумала я. Должны же мы существовать – в женском туалете, хотя бы в этот холодный полдень. Если бы мы не существовали, то кто бы спросил, существуем ли мы?

Я мало что помню о ритуалах Клуба субъективных идеалистов. Возможно, их и вовсе не было. Наш мир был остранен. Виктор Шкловский уже придумал свою концепцию остранения, но мы еще ничего об этом не знали, и Бёркли был для нас первым шагом в этом направлении. Мы отклонились от главного сюжета. Джордж Бёркли ввел нас в философию окольным путем умопомрачительного имматериализма – театра теней реального и нереального. И не могло быть никаких обобщений: сколько схем ни рисуй на доске, она тает под мелком, как весенняя земля, полная червей и сорняков.

Стоит март, до советских праздников еще далеко: ни первомайской демонстрации, ни плакатов с неоновыми профилями покойных космонавтов, ни огромных Ленина и Брежнева. Имматериализм побеждает. Мы выходим из школы прямо под грязный ленинградский мокрый снег, чтобы подвергнуть сомнению нашу унылую подростковую жизнь и ловить отблески солнца (их еще называют «солнечные зайчики») сетями нашего воображения. Мы не будем долго держать их в плену, просто поиграем и отпустим. Эта философия света и ощущения, названная «субъективным идеализмом», была доро́гой освобождения. Для меня это было игрой света, а не тотальным освещением; художественным озарением, а не дидактическим толкованием. Позже это, возможно, привело извилистым путем к серьезному искусству и философии, повлиявшей на теории света в авангарде и даже на идеи Альберта Эйнштейна.

Кстати, я узнала, что Бёркли совершил короткое путешествие в Новую Англию и надеялся построить здания палладианской архитектуры на Род-Айленде. Он был добродушным и космополитичным чудаком, едва ли ожидавшим, что нечто подобное может произойти в ленинградской уборной. Но существовал ли он сам в действительности?

Эта таинственная вспышка света открыла щель во вселенную, через которую мы вступали в контакт с другими родственными мирами, существовавшими в прошлом.

Годом позже произошла самая важная для меня встреча с космосом. Это случилось во время урока физики. Обычно я слушала нашу глуповатую, но добродушную учительницу вполуха. Мне нравилась теория, но не удавались опыты. Это был обычный урок, как любой другой. Стояла промозглая ленинградская оттепель.

«Доброе утро, ребята, – сказала она. – Сегодняшняя тема: “Вселенная”». Потом физичка начала читать скучным, невыразительным голосом,