Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко

героини, логика её поведения продиктовала другое: Зоя должна погибнуть до того, как этот страшный акт мог совершиться. Мысленно „опередив“ судьбу героини, я нарушил некие законы образа» (Литературная газета. 1972. 1 ноября).

Завершил свой роман Бондарев весной 1969 года. Готовую рукопись он отдал сразу в два места: в журнал «Знамя» и в издательство «Советский писатель». В «Знамени» с его текстом первым ознакомился влиятельнейший член редколлегии этого издания Александр Дымшиц (напомню, что в 1963–1965 годах Бондарев, будучи главным редактором 6-го объединения писателей и киноработников «Мосфильма», подчинялся ему как главному редактору Госкино СССР).

«Убеждён, – написал Дымшиц 25 мая 1969 года в своём отзыве, – что перед нами талантливое, очень значительное произведение современной прозы. Щедрость авторского таланта чувствуется с первых строк рукописи и на протяжении всего знакомства с ней» (РГАЛИ. Ф. 2843. Оп. 1. Д. 50. Л. 92).

Но Дымшиц не был бы Дымшицем, если б не прочёл рукопись Бондарева с позиций комиссара и цензора. Идейность для него всегда значила больше, чем художественность, а в этом плане он обнаружил у писателя несколько существенных, по его мнению, изъянов. Первое замечание Дымшица касалось слабого показа в романе политической подготовки брошенной на фронт свежесформированной армии. Другое относилось к фигуре члена Военного совета армии генерала Веснина. Как же так! Веснин – это, по сути, комиссар всей армии, а писатель наделил его всего двумя-тремя функциями. «Его просто нужно „занять делом“, – заявил Дымшиц, – в нём надо показать политического работника» (РГАЛИ. Ф. 2843. Оп. 1. Д. 50. Л. 94). Были у критика и претензии к образу командарма Бессонова – он упрекнул писателя за «перебор» в описании сухости генерала. Ещё Дымшиц выразил недоумение подачей в романе Сталина («Я советовал бы снять излишнюю психологизацию образа Сталина»).

К слову, образ Сталина не очень понравился и профессору Академии общественных наук Василию Новикову, который рецензировал роман уже для издательства «Советский писатель». Профессор намекнул, что не следовало бы подчёркивать в книге гнилые зубы и рябины на лице бывшего вождя. Вероятно, для Новикова Сталин продолжал оставаться, по сути, гением. Но Бондарев в тот момент ещё не решился совсем отойти от критики бывшего хозяина Кремля и только его восхвалять: он не забыл и каток репрессий, проехавший по многим его знакомым, и арест отца, обернувшийся драмой для всей его семьи.

В «Знамени» рукопись Бондарева (в основном по замечаниям Дымшица) доводил до ума один из замов главреда Вадима Кожевникова Василий Катинов, который отличался сверхосторожностью. Мало кто знал, что в конце 1940-х годов его заподозрили в неблагонадёжности и выкинули из Министерства кинематографии. Но он потом прибился к Кожевникову в журнал «Знамя» и научился подстраиваться под мнения верхов. Ему уже не надо было разжёвывать, как убирать из рукописей сомнительные места. Неслучайно Кожевников именно через него пропускал многие вещи Константина Симонова и Александра Чаковского. Катинов занялся «обрезаниями» и в романе Бондарева.

А в «Советском писателе» с романом по замечаниям рецензентов работал в основном редактор Игорь Жданов, который ещё со времён учёбы в Литинституте отличался дерзким характером (несколько раз он прилюдно стыдил директора издательства Николая Лесючевского за его участие в конце 1930-х годов в доносах на крупных советских поэтов Бориса Корнилова и Николая Заболоцкого).

«Знамя» начало публикацию романа (уже под третьим названием: «Горячий снег») в сентябре 1969 года, а издательство выпустило книгу чуть позже. Кроме того, весной 1970 года «Горячий снег» перепечатала «Роман-газета».

Писатель и его издатели ждали фанфар, но первый же печатный отклик их обескуражил. Далеко не последний критик Игорь Золотусский, по сути, разругал «Горячий снег». 20 ноября 1969 года он напечатал в «Литературной газете» огромную статью «Материал и мысль», в которой выразил сожаление, что так много обещавший в конце 1950-х – начале 1960-х годов писатель «не увеличил масштаб мысли романа». В прозе Бондарева появилась, по его мнению, «тенденция спокойствия, тенденция консервации». Критик недоумевал, зачем писатель ввёл в орбиту своей книги штаб армии и Ставку. Он считал, что Бондареву образ командарма Бессонова абсолютно не удался – писатель не смог прочувствовать и передать атмосферу жизни генералов, вникнуть в их логику, понять, как они разрабатывали военные операции. А что уж говорить про Сталина?! Образ Верховного Главнокомандующего Бондарев, как полагал Золотусский, дал чересчур схематично и ничего нового в нём не открыл.

Кстати, единомышленники Золотусского считали, что критик ещё пожалел писателя: мол, по Бондареву следовало вдарить посильней. Такого мнения придерживался, в частности, живший в Костроме Игорь Дедков. «Напрасно Золотусский, – записал он 21 декабря 1969 года в свой дневник, – ругал Бондарева за „Горячий снег“. Он к нему с аршином, а надо бы сначала выяснить, что собрался измерять и к месту ли аршин».

А вообще в писательских и разных других кругах появление критической статьи Золотусского сразу вызвало много слухов и догадок. Многих насторожило место публикации разбора романа Бондарева – «Литературная газета». Литфункционеры знали, что главный редактор этого издания Александр Чаковский был искушённым интриганом и ничего просто так во вверенном ему органе печати не помещал. Одно из двух: или Чаковский сводил с Бондаревым какие-то личные счёты, или он выполнял указание верхов. Литчиновники рассуждали примерно так: если «Литературка» получила указание со Старой площади, из ЦК КПСС, то это означало одно – очередную смену партийного курса и запрет на панорамное изображение войны в литературе. Но что смущало доморощенных аналитиков? Золотусский известен был своей принципиальностью: он никогда и никого не ругал по чьему-либо заказу, ему никто не был в состоянии навязать чужое мнение. Неужели в данном случае совпали две вещи: новая позиция ЦК и слабая художественность романа Бондарева?

Естественно, все эти слухи быстро дошли до партаппарата, и Агитпроп ЦК решил срочно дать установочную статью. На роль автора начальство выбрало Владимира Севрука. Сделано это было не случайно: Севрук ведь взялся не из ниоткуда. В середине 1960-х годов он учился в аспирантуре Академии общественных наук при ЦК КПСС и писал диссертацию о советской военной прозе. Накануне его защиты «Новый мир» напечатал повесть Василя Быкова «Мёртвым не больно», которая вызвала ярость у партийного руководства. И Севрук получил срочное задание: или немедленно выступить с разгромной статьёй о Быкове в главной газете страны – в «Правде», или забыть о своей дальнейшей карьере. Севрук испугался за своё будущее и, по сути, отрёкся от Быкова, которого до этого без удержу восхвалял, а заодно попытался вбить клин в отношения писателей, создавших в нашей литературе новое направление – «лейтенантскую» прозу. В награду его тут же оформили инструктором ЦК.

Теперь же Севруку