Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

делу и двинулись к конторе управляющего имением, намереваясь ее разгромить, а самого управляющего… как минимум прогнать. Немедля прискакал в имение заседатель земского суда штабс-капитан Култашев с воинской командой и потребовал выдать зачинщиков, но требовать у крестьян, у которых в руках колья и дубины… Заседатель решил судьбу не испытывать, быстро ретировался вместе с командой и написал губернатору донесение с просьбой прислать в имение Ноинского два батальона солдат. Оно и понятно – в имении проживали более трех тысяч крепостных. Волнения быстро перекинулись на соседнее имение помещика Цеэ, а затем на имения графини Завадовской и помещиков Бильбоа и Корсакова. У части крестьян в руках появились пики и ружья. Култашев получил под свою команду батальон солдат и принялся наводить порядок. Тут известия об этих событиях достигли императора без помощи крестьянских ходоков. Николай Первый направил в Порховский уезд своего уполномоченного – полковника Германа, и уже он, а не председатель земского суда и не срочно приехавший псковский губернатор командовал солдатами. Все кончилось тем, что часть крестьян высекли, часть арестовали и отправили в порховскую тюрьму. Часть самых активных участников волнений успела скрыться. Волнения закончились в марте, а солдат из имения Ноинского отозвали лишь в середине мая.

Весной того же года заволновались крестьяне графа Апраксина – не того Матвея Апраксина, крестьяне которого бунтовали еще при Екатерине Второй, а другого, Николая, но… такого же. Этот Апраксин довел своих крестьян буквально до нищеты непосильными суммами оброка и барщиной, которую он сделал дополнительным обременением к оброку. Все началось, как обычно начиналось в таких случаях, – крестьяне написали жалобу и отправили с ней двух ходоков в столицу. Оттуда их жалобу переслали для разбирательства предводителю порховского уездного дворянства князю Васильчикову, который совершенно случайно оказался приятелем графа Апраксина. Предводитель недолго думая отписал вышестоящему начальству, что жалоба не имеет под собой никаких оснований. За ложную жалобу на помещика ходоков по представлению генерал-губернатора Паулуччи предали суду, но суд дело замял и постановил крестьян простить, поскольку настоящее расследование могло завести совсем не туда, куда хотел бы граф Апраксин. Выпущенные из тюрьмы ходоки, явившись домой, стали убеждать крестьян не подчиняться помещику… Кончилось все тем же, чем обычно кончалось в таких случаях, – прибыли войска, крестьян привели к покорности, комиссия военного суда присудила одного человека к смертной казни, другого к наказанию шпицрутенами, а остальных велено было бить палками.

В июне вспыхнуло волнение в одной из деревень, принадлежавших порховскому помещику генерал-майору Баранову. Тому самому, который храбро воевал в Отечественную войну с французами. Кавалер орденов Святой Анны, Святого Владимира и прусского Pour le Mérite батогами забил крестьянина Григория Иванова до смерти, а перед этим сам вместе с дворовыми сек его розгами в течение четырех часов. Крепкий был генерал – еще двух крестьян собственноручно избил так, что они оказались при смерти. И так он допек своих крестьян, что жалоб они не писали, а сразу решили его убить. Обошлось. По результатам разбирательств имение Баранова было отдано в опеку, а сам он за смерть крестьянина был предан церковному покаянию.

У помещицы Лавровой не обошлось. В 1824 году убил ее один из дворовых. Генерал-губернатор Паулуччи в записке о положении помещичьих крестьян в Псковской губернии сообщал: «…порховская помещица, генерал-провиантмейстерша Лаврова до того мучила и била из своих рук крестьян, пока один дворовый человек убил ее. Сей дворовый человек наказан по закону».

В июле 1826 года в уезде заволновались крестьяне в имении полковника Татищева. Крестьяне отказались отбывать трехдневную барщину. Уездного исправника и полицейских, приехавших в имение наводить порядок, крестьяне встретили кольями. Исправник благоразумно решил уехать и затребовал роту солдат. К военному суду привлекли 61 крестьянина. Суд постановил: «Тридцати четырем человекам крестьян за неповиновение и произведенный бунт отсечь головы; семь человек, как главных рассевателей ложного слуха и нарушителей общего спокойствия, повесить; десятерых, бывших в бунте без кольев, прогнать шпицрутеном через тысячу человек каждого по три раза, а десятерых, не участвовавших в бунте, от наказания освободить». Такой приговор напугал и самих помещиков, и местные власти, справедливо полагавшие, что его следствием будут новые крестьянские волнения. Генерал-губернатор Паулуччи обратился в Министерство внутренних дел с ходатайством о пересмотре дела. Дело пересмотрели – нескольких вожаков восстания забрили в солдаты, а остальных сослали в Сибирь.

Из уезда вернемся в город. К концу первой четверти XIX века в Порхове проживало три с лишним тысячи человек. Женщин на 338 меньше, чем мужчин. Из 1807 мужчин 83 купца. Все остальные мужчины были мещанами. На это количество жителей приходилось семь церквей, пять фабрик, сорок семь лавок, одна аптека, уездное и приходское училища, одна богадельня, двадцать два сада, два трактира и восемь питейных домов. Почти стандартный набор для не очень большого российского уездного города начала царствования Николая Первого.

Лучший благоустроенный город

В 1814 году в городе открыли трехклассное уездное училище, рассчитанное на пятьдесят учащихся. Открытие училища происходило 3 января при собрании дворянства и граждан. По окончании предписанного властями обряда открытия, как сказано в исторической записке, составленной штатным смотрителем Порховского уездного училища к его столетию, «…посетители угощаемы были у штатного смотрителя обедом, а у почетного смотрителя ужинным столом. При открытии училища пожертвовали: коллежский асессор Ладыженский сто рублей, почетный смотритель Бухаров на заведение библиотеки сто рублей, сверх того портрет Государя Императора с вызолоченную рамою, ценою в сто рублей, книг классических на пятьдесят рублей и шкаф простого дерева в десять рублей. Титулярный советник Нартов – пятьдесят рублей, майор Лавров, ротмистр Зарин, титулярные советники Мягков и штатный смотритель училища Пономарев – по двадцать пять рублей, доктор Соломон, почтмейстер Немов, титулярный советник Дирин и прапорщик Тяполков – по десять рублей, майор Мартьянов и штабс-капитан Култашев – по пять рублей». Тот самый Култашев, усмирявший крестьян в имениях помещиков Ноинского и Цеэ с помощью батальона солдат. Прапорщик Тяполков дал в два раза больше. Все же не будем показывать пальцем на военных. Порховское купечество в этом списке и вовсе отсутствует.

Что же касается общего состояния Порхова, то лучше всего обратиться к отчету чиновника по особым поручениям барона Мантейфеля, который по заданию генерал-губернатора Паулуччи ревизовал Псковскую губернию в 1828 году: «Город Порхов есть лучший благоустроенный город во всей Псковской губернии. Улицы вымощены, выведены в прямую линию и строения разбиты по кварталам. Много каменных зданий красивой наружности. …Больница находится в таком устройстве, что и лучшего ожидать нельзя. Высокие светлые комнаты, окрашенные полы, кровати, столы, посуда.