Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

его сразу окружила стража — Иван обращался с подданными как с врагами. Духовенство, бояре, дворяне и приказные поочередно являлись к царю, чтобы засвидетельствовать верноподданнические чувства. Все они восхваляли и возвеличивали царя, умоляли его ради святых икон и христианской веры, которым грозит поругание от поганых и еретиков, возвратиться на отеческий престол.

— А если тебя, государь, смущает измена в нашей земле, о которой мы не ведаем, — говорили они, — то воля твоя будет — и миловать, и казнить виновных, все исправляя мудрыми твоими законами и уставами.

Купцов и посадских в слободу не пустили — мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

Иван подчеркнуто отделил бояр от других челобитчиков. В ответной речи он объявил, что «для отца своего митрополита Афанасия, для вас, богомольцев наших, архиепископов и епископов» соглашается «паки взять свои государства» — вернуться на престол. Условия своего возвращения он обещал возвестить позже, с чем и отпустил депутацию.

Прошел, однако, еще почти месяц, прежде чем царь торжественно въехал в столицу. На другой день, 3 февраля, он созвал к себе во дворец духовенство и думных чинов, но говорил, обращаясь по-прежнему только к святителям. Современник пишет, что царя нельзя было узнать, так он изменился: лицо его, некогда приветливое, стало мрачным, светлый взор потускнел, на голове появились заметные пролысины, борода поредела (относительно последней приведенное замечание, кажется, не совсем верно: очевидцы, встречавшиеся с царем многие годы спустя, пишут о его великолепной пышной бороде и длинных, вьющихся усах). Видно было, что здоровье Ивана сильно подорвано и что жизнь в слободе была чревата для него тяжелыми душевными переживаниями. Действительно, покинув Москву, царь затеял опасную игру, исход которой был ему неизвестен. Что, если недовольные им бояре настроят народ против него и повторятся события 1547 года? Что, если его отречение будет принято? Эти вопросы, очевидно, не давали Ивану покоя, обжигая душу злобой и ненавистью… Но роковая игра была им выиграна! Он заставил всех признать, что без него государство погибнет. Всенародный плач развязал ему руки. Впервые в русской истории верховная власть потребовала и получила от народа (в том числе и от обреченной его части) санкцию на террор.

Слова царя изумили присутствующих не меньше, чем его облик. Иван объявил, что по челобитью московских людей, а наипаче духовенства, он остается на царстве с тем, чтобы ему на своих изменников и ослушников опалы класть, а иных и казнить, беря их имущество на себя в казну, и чтобы духовенство, бояре и приказные люди ему в том не мешали и все это положили на его государеву волю. Для расправы с изменниками и ослушниками царь предложил учредить опричнину — особый двор со своей особой думой, особыми боярами, дьяками, казначеями, приказными и прочими управителями, с особым придворным штатом, словом, государство в миниатюре, в котором все и вся подчиняется одному царю. «На свой обиход», то есть на содержание этого двора, себя и своей семьи, царь выделил из государства около 20 городов с уездами и несколько волостей, рассеянных там и сям, преимущественно в центральных и северных областях Руси — Вязьму, Козельск, Суздаль, Галич, Вологду, Устюг, Старую Руссу, Каргополь и другие. В экономическом отношении это были самые процветающие земли: например, одни солеварницы в Старой Руссе давали больше прибыли, чем вся виноторговля (дорогое заграничное вино пили только зажиточные слои населения, щи и кашу солили все).

Царь выговорил себе право брать в опричнину и другие уезды и волости по мере необходимости. «Государство же свое Московское», то есть все остальные земли, не попавшие в опричнину и получившие название земщины, с воинством, судом и приказами царь отказал земским боярам, поручив им «управу чинить по старине», без каких-либо изменений в управлении, обращаясь по всем важным делам в земскую боярскую думу, во главе которой были поставлены старейшие бояре, князья Иван Бельский и Иван Мстиславский. Вверяя думе земщину, Грозный особо просил бояр позаботиться об искоренении несправедливости и преступлений, о водворении в стране порядка. По словам современника, царь хотел «устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по судебникам без подарков, дач и приносов». По внешним и особо важным земским делам правители земщины должны были советоваться с царем. Первым делом земщины было выдать государю 100 000 рублей «на подъем», на обустройство в своих новых опричных владениях.

Иван поспешил воспользоваться выговоренными им условиями. Уже на следующий день после учреждения опричнины шестеро знатных бояр были обезглавлены, седьмой посажен на кол — это были друзья и знакомые Курбского. Затем царь принялся за разделение государства. В Москве некоторые улицы и слободы были взяты в опричнину. Их жители должны были перейти в земщину, а опустевшие дворы в опричных улицах и слободах раздавались опричникам, которые, помимо того, получили приказ ставить дома в Александровской слободе. Сам царь покинул свой кремлевский дворец и переехал на новое укрепленное подворье, выстроенное на опричной территории, где-то за Неглинной, между Никитской и Арбатской улицами. Наружная стена царского опричного двора была выложена наполовину из тесаного камня, наполовину из обожженных кирпичей. Главные (северные) ворота обиты железом и украшены деревянными разрисованными львами, у которых вместо глаз были встроены зеркала. Между львами простирал крылья двуглавый черный орел, обращенный грудью в сторону земщины. По-видимому, опричный двор стоял в низине, на сырой почве, поэтому вся площадь перед ним на локоть была засыпана белым песком. Строительство обошлось недешево, но Иван не задержался здесь и скоро окончательно переселился в слободу, а в Москву стал приезжать «не на великое время».

В Александровской слободе, посреди дремучих лесов, возникла новая царская резиденция. Она была хорошо укреплена. Царский двор обведен глубоким рвом, за которым возвышался земляной вал, огороженный спереди и сзади бревенчатыми стенами с шестью кирпичными двухъярусными башнями. Попасть в слободу можно было через единственные ворота с подъемным мостом. Посреди царского двора стояла каменная церковь Богородицы с пятью вызолоченными куполами. Стены ее были расписаны: камни, выкрашенные в черный цвет, чередовались с белыми, посеребренными и с желтыми, позолоченными; на каждом из них нарисован крест. Рядом с ней находились деревянные, выкрашенные в разные цвета царские хоромы с высокой гонтовой кровлей (сделанной из дранки, в виде чешуи), с вышками, крыльцами под полукруглыми навесами и с четырехугольными окнами, карнизы которых были расписаны затейливыми узорами. Однако, несмотря на украшения, дворец производил на посетителей слободы гнетущее впечатление, — может быть, из-за глубоких, вдававшихся внутрь окон, придававших всему строению какой-то зловещий облик. За хоромами зеленел недавно разбитый сад, а за ним тянулось длинное и низкое, вросшее в землю