Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

кого-либо, не нужно было бы посылать за палачами и мечами, но иметь все приготовленным для мучительства и казней». Имелась у них и своеобразная символика: привязанные к седлу собачья голова и метла. Первый опричный символ, согласно распространенному (и неверному) мнению, означал, что опричники грызут царских врагов; второй — что они выметают измену из государства. Собачьи головы использовались опричниками, скорее всего, от случая к случаю, так как периодически уничтожать 6000 собак, чтобы заменять псиные головы, подвергшиеся разложению, вряд ли было возможно. Со слов одного иностранца, описавшего возвращение Ивана в 1570 году из разгромленного Новгорода, явствует, что этот символический знак имелся тогда всего у двух человек: у ехавшего впереди дворянина, который украсил грудь своей лошади головой большой английской собаки, только что отрубленной, еще сочащейся кровью, и у самого царя, прикрепившего к лошадиной груди устрашающий механизм — серебряную песью голову, чья пасть, открываясь при каждом шаге его лошади, громко лязгала зубами. Есть сведения, что при разгроме вотчин опальных бояр и грабеже дворов посадских людей в Новгороде опричники первым делом рубили сторожевых собак. Таким образом, собачьими головами обзаводились далеко не все опричники и только тогда, когда занимались своим непосредственным делом — «грызли» изменников. С метлами дело обстояло проще — они постоянно висели у седла, рядом с колчаном.

В правовом отношении опричники также были поставлены в исключительное положение. По одному известию, Иван предписал земщине: «Судите праведно, наши (то есть опричники. — С. Ц.) виноваты не были бы». Иначе говоря, любой судебный спор между земцем и опричником решался в пользу последнего. «Если кто-нибудь из земских, — пишет очевидец, — был ограблен или убит кем-нибудь из опричников, то нельзя уже было получить никакого удовлетворения ни судом, ни жалобою царю». Пользуясь этим, опричники творили неслыханные злоупотребления, они смотрели на земщину, как волки на стадо овец. Современник свидетельствует, что «если кто-либо из опричников знал богатого князя, или боярина, или горожанина, или крестьянина, совершал он над ними злодеяния различными способами», не делая никакого различия «между высокопоставленными и подлыми, духовными и светскими чинами, горожанами и крестьянами…».

Способы были такие. Подсылали, например, к земскому дворянину или посадскому своего холопа, который устраивался на службу. Через некоторое время опричник вместе с приставом врывался в дом и обнаруживал «беглого», да вдобавок при обыске находили какую-нибудь вещь, принадлежавшую опричнику и подкинутую холопом земскому хозяину. На допросе холоп «искренно» каялся и заявлял, что украл у опричника вместе с найденной вещью еще и такую-то сумму денег, которую передал земцу. Последнему не оставалось ничего другого, как раскошелиться либо становиться на правеж. Случалось, что по таким искам оклеветанные ответчики не только теряли дом и все свое имущество, но даже закладывали в кабалу своих жен и детей или отдавались в холопы сами. Нередко опричник заходил в лавку богатого купца и сам подбрасывал ему какую-нибудь ценную вещь, а потом возвращался с приставом и подвергал торговца полному разорению. Те, у кого не хватало фантазии или хитрости, просто хватали земских на улице и вели в управу с обвинением, что земские оскорбили их; суд верил опричнику на слово и подвергал обвиняемого штрафу. Крестьян, доставшихся им после земельных конфискаций, опричники обирали до нитки: за годы опричнины крестьянские платежи возросли в 4—6 раз! У земских помещиков опричники переманивали крестьян не в Юрьев день и даже уводили их силой.

Грозный отнюдь не приказывал опричникам самовольно творить безобразия над земщиной. «Опричники обшарили всю страну, все города и деревни в земщине, на что великий князь не давал им согласия, — свидетельствует немец Штаден, сам опричник. — Они сами составляли себе наказы». Но, прививая опричникам чувство безнаказанности, царь косвенно провоцировал разбой одной части населения над другой. Опричник чувствовал себя высшим существом и совершенно не стеснялся в обращении с униженным и безответным земцем. И все же в сложившееся представление об опричниках как откровенных разбойниках и татях необходимо внести некоторое уточнение. Неприкрытый разбой с их стороны случался редко — в основном тогда, когда они громили усадьбы опальных бояр (или целые города) по личному распоряжению царя. В остальных случаях они предпочитали действовать через суд, который трусливо узаконивал произвол над земщиной. Но к довершению беды в стране появилось множество мнимых опричников — они-то и занимались открытыми грабежами и убийствами, на что прямо указывает один современник: «Многие рыскали шайками по стране и разъезжали, якобы из опричнины, убивали по большим дорогам всякого, кто им попадался навстречу, грабили многие города и посады, били насмерть людей и жгли дома… За этими делами присмотра тогда не было». Страхом русских людей перед опричниками пользовались даже враги России. Однажды комендант польского Вольмара Александр Полубенский с 800 поляков, переодетых опричниками, подъехал к Изборску. По его требованию ничего не подозревавшие караульные открыли ворота — и город был захвачен врасплох. Поляки удерживали Изборск две недели — до прихода настоящих опричников.

***

Опричники — «тьма кромешная» — так и остались в истории неразличимой, темной, почти безымянной массой. Даже о наиболее приближенных к царю опричниках — Афанасии Вяземском, Алексее и Федоре Басмановых, Малюте Скуратове и Василии Грязном — мы располагаем всего лишь отрывочными сведениями. Сохранилось одно более или менее полное жизнеописание опричника — немца Генриха Штадена, который сам с удивительной наивностью (за которую, впрочем, мы должны быть ему благодарны) поведал миру о своих опричных «подвигах».

Штаден принадлежал к многочисленному племени ландскнехтов, искателей приключений и наживы, которыми тогда кишела Европа. В Германии их расплодилось «что груш на деревьях». В этом смысле Штаден являет собой великолепный образец среднего европейца того времени, от которого русский человек XVI века будто бы так далеко отстал.

Он родился в 1542 году в вестфальском городке Ален, в бюргерской семье. Его отец Вальтер Штаден был «хорошим, благочестивым, честным человеком», который скончался «тихо в мире с бодрой уверенной улыбкой и радостным взором, обращенным ко всемогущему Богу». Мать, Катерина Оссенбах, умерла во время чумы.

Родители готовили Генриха к духовной карьере. Но в последнем классе школы случилось несчастье, предопределившее превращение несостоявшегося пастора в опричника: Штаден в драке ранил шилом в руку одноклассника. Рана, видимо, оказалась серьезной, потому что на семейном совете было решено, что Генриху лучше скрыться из города, чтобы избежать судебного преследования. Несовершеннолетний преступник нашел убежище в Любеке, у своего двоюродного брата, который устроил его на строительные работы. Затем Генрих перебрался в Ригу, где в ожидании русского вторжения в Ливонию спешно подновлялись городские укрепления, и он устроился возить землю в тачке на городской вал. Здесь, однако, ему «пришлось совсем горько», и Штаден перебрался в Вольмар, но скоро