журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

бы такая случилась, возможность вырваться с Колымы), или уже после своего освобождения. Но известно и то, что освобождавшиеся в те годы заключенные-каэры призыву на воинскую службу не подлежали. Тут броня, хотя и не совсем та, что указывает В. Португалов, действительно существовала. А вот для тех, кто был осужден за „бытовые" преступления, ее не было — их призывали на военную службу. И несколько сот (хотя, возможно, что их было и гораздо больше, точные цифры пока еще не установлены) бывших заключенных с Колымы были направлены на фронт, один из них, осужденный еще мальчишкой на небольшой срок за кражу, даже стал Героем Советского Союза, Почетным гражданином двух белорусских городов.

29 августа 1946 года, на первом своем допросе, арестованный Португалов показал:

„После освобождения из лагеря я около четырех месяцев работал на Хете в качестве секретаря начальника комбината, а потом я написал заявление на имя художественного руководителя Магаданского театра имени Горького — Кацмана и меня отозвали в г. Магадан в сентябре 1942 года на работу в качестве актера в театр им. Горького, где и работаю до настоящего дня на той же должности".

Историк А. Козлов в посвященной В. Португалову статье „Актер с Монастырской улицы" („Магаданская правда", 30 декабря 1990 г.) подчеркивает участие в судьбе нашего героя режиссера И. В. Эллиса, которого называет тогдашним руководителем магаданского театра: В. Португалов встречался с Эллисом, а так же с зам. начальника Политуправления Дальстроя Беловым, добиваясь их согласия на свой приход в театр. Эллису, по словам А. Козлова, принадлежит и резолюция на заявлении Португалова о приеме на работу: „Предлагаю пригласить в состав труппы тов. Португалова".

Допрошенный в 1946 году о своих взаимоотношениях с работниками театра, В. Португалов, в частности, показал: „Эллиса я уважаю, как режиссера, но как с человеком стараюсь с ним близко не быть".

Трудно сказать, что заставило В. Португалова так вот дистанцироваться от человека, которому он должен был, вероятно, быть признателен за очередной благоприятный поворот в своей судьбе. То ли между ними, людьми одной профессии, к тому же связанными одним именем — Мейерхольда Эллис работал в его театре когда-то ассистентом режиссера), сложились к 1946 году неприязненные отношения? То ли В. Португалов счел за благо не выглядеть в глазах нового следователя как протеже человека достаточно подозрительного, бывшего каэра? Оттого — и в театр он пришел по договоренности не с Эллисом (которому, кстати и не могло принадлежать решающее слово), а с Кацманом — тогдашним главным режиссером, ни в каких предосудительных деяниях не уличенном, и в повседневном общении с Эллисом якобы старался близко не быть?.. Горького опыта прошлого следствия, лагерных испытаний было у Португалова к 1946 году уже вполне достаточно, да и перспектива нового следствия была для арестованного более чем мрачной, потому что не мог он думать, что этот арест шальной, случайный — предполагал, несомненно, о чем дальше пойдет речь.

Впрочем, характеризуя свои отношения с другими коллегами по сцене, В. Португалов был на том допросе очень осторожным: „Из работников театра знаю многих, особенных друзей нет...“ И тут же добавляет: „Но имею хорошие отношения с Рытьковым, Цариковым, Розенштраухом, Горбуновым и другими". А трое из названных (о Рытькове ничего не знаю, такую фамилию в списках работников театра не встречал — возможно, что тут ошибка в протоколе) — бывшие осужденные. Однако дружбу свою с этими, несомненно, не совсем благонадежными людьми В. Португалов легко мог оправдать тем, что выбирать ему в том коллективе приятелей особенно не приходилось — среди творческого состава 58-я статья УК явно преобладала.

Служба в театре, как пишет в указанной статье А. Козлов, складывалась весьма успешно. Принятый с двухмесячным испытательным сроком, он менее чем через месяц получил благодарность в приказе за участие в спектакле по пьесе К. Симонова „Русские люди". Следующая благодарность — уже за новые работы — была объявлена ему в феврале 1943 года. 12 марта квалификационная комиссия театра тарифицировала В. Португалова как актера 2-й категории (I-я группа).

Магаданский театр в то время не скупился на премьеры, и едва ли не в каждом новом спектакле — будь то „Егор Булычев" М. Горького, „Раскинулось море широко" Вс. Вишневского, Вс. Азарова и А. Крона, „Давным-давно" А. Гладкова или театрализованный концерт в честь освобождения Украины — находилась интересная роль для, видимо, изголодавшегося по этой работе актера Валентина Португалова.

Приказом по театру от 7 ноября 1944 года ему снова была объявлена благодарность и его было положено считать „Ударником производства", а с .1 февраля следующего года, он, не отрываясь от своих актерских обязанностей, становится режиссером „с несением обязанностей руководителя эстрадной группы" (формулировка приказа). Авторитет Португалова подкрепляется благодарностью, полученной от самого Начальника Далъстроя И. Ф. Никишева — за активную работу в Колымском радиокомитете.

Здесь, вероятно, следует вспомнить, что к работе на радио, в детской редакции Всесоюзного радиокомитета, В. Португалова привлек еще в 1934 году Лев Гладков, его будущий подельщик по делу 1937 года. В Магадане, после освобождения, В. Португалов также пришел на радио, что было потом зафиксировано в протоколе допроса: „...как литератор, в Магадане нередко занимался составлением детских радио-пьес для Колымского радиокомитета".

Однако для того, 1946 года, следствия детские пьесы Португалова не были предметом главного интереса. Следствие интересовала совершенно определенная часть его литературной работы, но к этому главному вопросу капитан Зеленко предпочитал подбираться издалека. Допрос 2 сентября 1946 года он начал так:

„Кроме актера, какую Вы еще имеете профессию?"

Ответ. „Кроме специальности актера, в качестве которого я работал в Магаданском драмтеатре, имею профессию литератора в области поэзии. Наряду с актерской деятельностью я, как литератор, в Магадане нередко занимался составлением детских радио-пьес для Колымского радиокомитета.

Вместе с этим, очень мало написал для себя лирических стихотворений, составил текст песенки под названием „Колечко", которую передал для издания в культотдел окружкома профсоюза. За последнее время написал первую главу задуманной мною поэмы под заглавием „Большая земля Колымы", черновые записи которой изъяты Вами у меня при аресте и обыске 29 августа с. г.“.

Вопрос. „Вы не отрицаете своих постоянных литературных интересов и постепенного включения в профессиональную литературную работу параллельно актерской деятельности, ведь фактом является то, что Вы последние годы после освобождения в 1942 году из Севвостлагерей МВД, больше времени посвящали литературной работе в Колымском радиокомитете, местной печати, чем работали на сцене магаданского театра. Так это?"

Ответ. „Наличия у меня литературных интересов не отрицаю, стремление стать профессиональным литератором у меня было и есть. Но