журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

Еврейская богоматерь,

Родившая шалопая.

Рядом стоят гроба

И жизнь почему-то короче...

Нет! Это моя судьба

Прочитана между строчек!

III

Дважды перепеленут —

В грехах, тоске, —

Бейся, перепеленок,

Рыбою на песке.

Ветрами овеянный,

Спишь, и снов не видишь.

Благоговейно —

Не любишь и не ненавидишь.

А из-за туч, уныл

И непорочен,

Осоловелый осколок луны

Смерть пророчит.

И где-то, близко-близко,

Капли падают с ветел...

Может быть на английском

Говорят на том свете?..

Тревога в глазах,

А глаза — закрыты.

Но горло в слезах,

Лежишь, незарытый.

Дважды перепеленут —

В смерти, в любви,

Барахтайся, перепеленок,

В своей крови!

В этом стихотворении многое нуждается в расшифровке, но для того, чтобы осуществить ее, мне недостает, прежде всего, знания обстоятельств жизни и смерти того, кому это стихотворение посвящено — Георгия Меклера. Ведь плачем именно о нем, а не злополучном Гришке Отрепьеве, является это пророческое для самого автора произведение: „Это моя судьба прочитана между строчек!“ И, конечно, уже только поэтому — прав Португалов! — оно является политически вредным и достойно осуждения. Однако, может быть, еще удастся списать этот грех на молодость, а оттого и легкомыслие автора? Не будут же его казнить за стих, написанный 12 лет назад, тем более, что уже вменялся ему этот грех в постановлении 1937 года...

Но у капитана Зеленко есть к арестованному еще вопросы. Он, кажется, только подступается к главным своим аргументам. Следующий вопрос формулируется так: „Не сочиняли ли Вы, кроме этого, еще и другие „произведения“ о Колыме и на другие темы, которые при обыске у Вас не обнаружены, но о которых следствие располагает сведениями, причем, „произведения" эти носят антисоветский смысл? “

Вопрос сформулирован не только коряво, но и просто нелогично: как это — сочинял или не сочинял — если следствие знает, что такое стихотворение имеется? Но, может быть, и капитан волнуется — как охотник перед решающим выстрелом? Арестованный, похоже, все еще надеется, что выстрела не будет и пытается отвести подозрение (в записи Зеленко — не менее неуклюже, чем был задан вопрос): „Произведений в стихотворной форме я не сочинял о Колыме и на другие темы и тем более антисоветского содержания".

И вот тогда Зеленко выкладывает главный свой козырь: „Напоминаю Вам (это надо понимать в том смысле, что автор, видимо, забыл, запамятовал по рассеянности, что и такое вот он, несомненно, написал), что у Вас имеется лично Вами же сочиненное явно антисоветского содержания стихотворение, начинающееся со строк: „В смысле, так сказать, имажинизма..." Что можете показать по существу этого?"

И вот тут, вероятно, Португалов окончательно понял, что самые худшие его предчувствия —увы! — сбылись, и потому и не пробует отказаться, опровергнуть, он, более того, спешит признаться, что есть у него и еще одно явно антисоветское стихотворение:

„Да, действительно, это матерое контрреволюционного содержания „стихотворение", равно как и другое, начинающееся со строк „Несчастен тот, кто в 20 лет попал на Колыму..." сочинены мною в 1938 году, когда, находясь в заключении в Севвостлагерях МВД, на лесной командировке в районе поселка Спорный..."

Зеленко: „В распоряжении следствия имеются фотокопии перечисленных Вами сочиненных явно контрреволюционного содержания „стихотворений", в которых поносите злобную клевету на вождя народов, политический строй в СССР, карательную политику Советской власти, материальное положение трудящихся в нашей стране и т. п. Вам оглашается Текст этих антисоветских документов. Признаете ли, что именно Вы являетесь их автором и распространяли в кругу своих знакомых?"

Только через сорок с лишним лет эти стихотворения, сохраненные вдовой поэта Л. В. Португаловой, будут впервые напечатаны — в магаданском альманахе „На Севере Дальнем". В одно из них Валентин Португалов впоследствии внес некоторые — впрочем, не очень значительные — изменения. Я приведу это стихотворение — и это тоже будет впервые — в том виде, в каком оно было оглашено в кабинете следователя осенью 1946 года.

Не совсем веселая песенка

В смысле, так сказать, имажинизма

Мы доплыли до социализма.

Это было, братцы, на беду

В девятьсот тридцать седьмом году.

Иосиф Сталин ловко и умело

Опохабил Ленинское дело.

Позабыв былые обещанья,

Он довел страну до обнищанья.

Водка, тюрьмы, лагеря и палка —

Для народа ничего не жалко.

Лишь орите, глоток не щадя,

Здравия Великого Вождя!

Появились небылицы в лицах —

Вся страна в „ежовых рукавицах".

Ах, как это в памяти свежо,

Николай Иванович Ежов!..

Помним, ни за что сгубил Ягода

Много православного народа,

Ну, а вы куда его бойчее,

Николай Иваныч Аракчеев —

За год посадили тысяч 300

Двенадцатилетних „террористов",

Вместе с ними пару миллионов

Всех полов и возрастов шпионов.

80 тысяч диверсантов,

117 молодых талантов,

99 интервентов,

Ну и половину всех студентов.

Ради пущей важности момента

В тюрьмах до черта интеллигента,

Множество рабочих и крестьян,

Словом — пролетарии всех стран.

Здесь китайцы, турки и поляки,

Немцы, латыши и австрияки, —

Весь без исключения, наверно,

Пленум исполкома Коминтерна.

Долго будут помнить все о зверствах

Вашего лихого министерства.

Вам же только этого и надо —

Николай Иваныч Тарквемада.

Сколько зла стране вы причинили?

Сколько крови русской вы пролили?

Что ж у вас творится на душе,

Николай Иванович Фуше?

Помните, собачая порода,

Велико терпение народа,

Только и ему придет конец,

Николай Иванович Подлец!

Нет спасенья шайке