Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

слишком много шумов, и тогда «Оборона» выслала лазутчика с диктофоном. «Наш человек пошел прямо к музыкантам, следовавшим за гробом, и все, что они играли, было аккуратно записано, – рассказывал Летов. – А потом надо было проверить запись – ну и посреди похоронных каких-то вещей у гроба [диктофон] как заревел у него в руке! Пришлось ретироваться, чтоб его там просто не убили».

Поначалу новые альбомы «Оборона» писала на те же советские магнитофоны, которые Летов использовал раньше, хотя к тому времени жителям России уже были доступны почти любые современные музыкальные технологии. Где-то в середине процесса Евгений Грехов привез в Омск восьмидорожечный цифровой магнитофон Alesis ADAT. «Допустим, мы на шесть дорожек писали бас и барабаны. И потом на две дорожки в стерео это сбрасывали, и опять писали на шесть, – объясняет Волкова. – Конечно, этого все равно не хватало, но все-таки качество звука стало чуть-чуть лучше, и его было легче регулировать. Появилась возможность делать музыкально более сложные вещи».

Учиться создавать звук заново Летов вынужден был на ходу. «Пришлось угрохать около девяти месяцев просто для того, чтобы адаптировать запись, которая была на „Олимпах“, к Alesis, и это была очень большая ошибка, – объяснял он. – Надо было просто рукой махнуть и заново все записать. А так мы потеряли чудовищное количество времени. Но кончилось тем, что все-таки состыковали». К новой аппаратуре он применил все тот же «кулибинский» подход: иными словами, придумал, как выжать из нее больше, чем она в принципе должна уметь. Вдохновляясь методами американских продюсеров 1960-х, Летов решил соорудить для «Обороны» полноценную стену звука – только если американские продюсеры заполняли весь частотный спектр, сидя в больших студиях и используя для этих целей хоры и оркестры, Летов обходился привычным рок-н-ролльным арсеналом, доводя его до максималистского абсурда: полтора десятка гитар играют одну и ту же партию, восемь голосов поют в унисон и так далее.

Записать все дорожки – это было даже не полдела. Их требовалось еще свести так, чтобы песни работали, получали необходимый объем: «Специально выстраивался очень четкий, очень тонкий звук, где вырезались все средние частоты, где вся атака на басе была полностью похерена», – объяснял Летов. И все это – в домашних условиях. «Это технология настолько сложная, что я даже боюсь как-то… Ой-ей-ей, – не очень членораздельно вспоминал Кузьма Рябинов. – Нет, это звучит, конечно, великолепно. Но это настолько титанический труд! Я с ума сходил. Я ехал на этом троллейбусе [домой к Летову]… в ад! <…> Игорь Федорович был перфекционист, и его перфекционизм иногда достигал таких размеров, что и самому ему было нелегко».

Все это привело к конфликту. Один из омских друзей Летова рассказывает, что лично присутствовал на репетиции, в результате которой Рябинов ушел из группы. Кузьма, по его словам, пришел на нее со студенткой, с которой он познакомился буквально на остановке. «Обороне» вскоре предстояло отправляться в тур; приехал тюменщик Евгений «Джексон» Кокорин, тогда выступавший с группой как гитарист; играли «Прыг-скок». «Это был пиздец, – вспоминает мой омский собеседник. – Окно открыто настежь. Полное электричество. Егор орет. Слышно, наверное, на весь район. А завершилось тем, что Кузьма начал косячить, и Егор его очень грубо унизил. Вот есть мнение, что Егор был говнистым, он и сам об этом говорил, но это был милейший человек, он моей жене руку при встрече целовал. Но когда дело казалось творчества, работы, он был перфекционистом, он требовал. И на Кузьму наехал жестко очень. Кузьма раз – и выскочил из квартиры. Я потом говорю: „Егор, почему ты так сделал – при мне, при всех, при девушке?“ И он отвечает: „А с ним по-другому нельзя, он не понимает“».

Видимо, именно после этого инцидента Кузьма, никому не сообщив, уехал в Петербург и фактически перестал быть участником «Обороны», хотя на концертах еще какое-то время играл. К вошедшей на «Невыносимую легкость» громобубнящей рябиновской песне «Бога нет», которую он, по словам Летова, написал «в туалете во время соответствующих занятий», на сведении добавили крики чаек, что Кузьме страшно не понравилось. Так закончился самый долгий в жизни Летова творческий союз. По словам Сергея Попкова, сказалось еще и то, что в последнее время работоспособность Рябинова ограничивалась одним часом в день: после этого начинало действовать выпитое, и «Кузьма просто засыпал». «Мы заебали друг друга страшно! – пояснял Летов пару лет спустя. – Все последние годы – это была сплошная ругань, какая-то драка, что-то вот такое, на грани фола. Все, что мы могли друг с другом вместе сделать, мы сделали». Доделывали альбомы втроем – Летов, Волкова и Махно. На это ушло еще несколько месяцев.

В том, как работала «ГрОб-студия» в те годы, вообще есть некоторый парадокс. В конце 1980-х Летов заявлял, что одиночки опаснее, чем целое движение, но при этом настойчиво создавал именно движение. В 1990-х он как раз настаивает на необходимости объединения – во всяком случае, политического – но в студии остается один. Кроме многострадальных альбомов «Обороны» там в те годы записывался только сольник того же Махно, и то Летов говорил, что автор все делал самостоятельно, «сводил его сам, по своим собственным замыслам и технологиям, помощь со стороны решительно отверг». Однако звучит альбом Махно «Падал прошлогодний снег» очень похоже на тогдашнюю «ГО»: такое же искрящееся и визжащее многослойное электричество. Сохранилось архивное видео, где Летов учит Махно петь на примере классики Гребенщикова: «„Рок-н-ролл мертв, а я еще нет“: у него вот аж „эр“ звенящее! Это правильно совершенно – вот тогда <…> уже не задумываешься, о чем человек поет, а [идет] энергия».

«В свое время была иллюзия, что можно и нужно кого-то записывать, – объяснял Летов, почему отошел от продюсирования. – В результате кроме вреда и конфуза ничего иного не вышло, и кроме того, нажил немало проклятий на свою же голову. <…> В силу своей личности, [я] человек авторитарный и если в чем-то принимаю участие, то жестоко вмешиваюсь во все происходящее со своей колокольни. Раньше я думал, что это здорово и вечно, ныне понимаю, что это занятие бессмысленное, вредное и весьма неблагодарное». «Тебе уже 30 лет, и ответственность уже другая по отношению к своим произведениям, – добавляет Анна Волкова (Владыкина). – Чем дальше, тем все это сложнее. В юности делаешь – быстрее, быстрее. А здесь уже хочется сказать более сложные, философские вещи. Какая-то другая появляется боль внутри тебя, которую нужно высказать. Поэтому просто времени не было [на других]».

И эта боль была выше любой политики. На мой взгляд, вышедшая в 1990-х дилогия «Обороны» – ключ ко всему позднему летовскому периоду. Здесь возникает новый звук группы – психоделический