Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

Год спустя, через девять дней после начала похода против Польши, Геринг заверил рабочих концерна Rheinmetall-Borsigwerke в Берлине, что «они могут всецело положиться на руководство, которое, хотелось бы заметить, кипит энергией»[1012]. Весной 1941 года в своем дневнике Геббельс подтверждал: «Все дни проходят в невероятном темпе», «И снова начинается бурная жизнь нашего наступления» или (находясь в эйфории первых дней побед) «Целый день у меня лихорадочное ощущение счастья»[1013].

Гитлер часто намекал ближайшему окружению на «возможность своей неминуемой гибели», чтобы тем самым поддержать необходимый для политического баланса завышенный темп своего правления. Он вел себя как канатоходец-дилетант, который в состоянии удержать равновесие только с помощью все новых, все ускоряющихся и, наконец, суетливых и бесцельных попыток соблюсти баланс, но в конце концов все равно падает. Таким образом, политические и военные решения Гитлера правильнее всего проанализировать, если (несмотря на всю оглушительную пропаганду «светлого будущего Германии») рассмотреть и классифицировать их с точки зрения исключительно краткосрочных мотивов и рассчитанных на ближайшее будущее последствий.

Расовое и классовое сознание

Помимо мимоходом упомянутого во введении радикального пересмотра диктата Версальского мира, вторую важную опору успеха НСДАП составило доселе невиданное, по-юношески бездумное ускорение политических решений и действий. Война только усилила оба момента. Она завершила территориальные изменения и на мгновение сделала их якобы необратимыми. Так, например, в 1941 году немецкие историки уже подумывали о «возвращении графства Бургундия» и «Нижних земель», когда-то «выскользнувших из состава рейха». Заданный однажды темп также постоянно повышался почти за два года «европейского блицкрига», за каждой крупномасштабной военной операцией шла следующая: за Варшавой последовали Нарвик и Роттердам, за Францией – Крит, Кавказ и Тунис.

Третьим важным моментом надежной поддержки Гитлера было обещание немецкой нации равенства. В провозглашенном 1 сентября 1939 года военном социализме многие немцы видели убедительную форму более справедливого общественного порядка. Война ускорила стирание классового неравенства в Германии. Нацистскому руководству было важно обеспечение «каждого гражданина товарами первой необходимости, независимо от его положения и дохода, во времена нынешнего дефицита». Исключения допускались только в случае особо напряженной работы или особых потребностей. В начале 1940 года наблюдатель от Социал-демократической партии в Берлине сообщал: «Рабочий класс приветствует тот факт, что “избранные” практически перестают быть таковыми»[1014]. Нормирование материальных благ только усилило симпатию к режиму[1015].

Снова и снова Гитлер пропагандировал то, чем в свое время воспользовался сам, – социальное продвижение способного человека, в какой бы бедной и необразованной среде он ни родился. Его кредо были слова: «Нужно предотвращать любые помехи на пути постоянного движения человека вверх». Он создал национал-политические учебные заведения и «школы Адольфа Гитлера», призванные компенсировать социальный дефицит в материальном и образовательном плане, «чтобы даже самый бедный мальчик при наличии способностей мог дорасти до любой должности»[1016]. Довольно много руководителей впоследствии Федеративной Республики являлись выпускниками таких учебных заведений, которые (что необычно для того времени) были бесплатными. Ссылаясь на знаменитую «ленинскую кухарку»[1017], Гитлер в 1938 году написал: «Отныне в этой новой Германии каждый рабоче-крестьянский ребенок, если он благословлен и одарен Всевышним, а также благодаря помощи наших организаций и сознательному отбору лидеров, может подняться по социальной лестнице вплоть до руководства всей нацией»[1018]. После того как массовая гибель немецких солдат на Восточном фронте в октябре 1942 года убедила и руководство вермахта открыть офицерскую карьеру для молодых людей (вне зависимости от полученного образования), немцы отреагировали на это «с энтузиазмом». Они видели в этом «реализацию важного пункта партийной программы»[1019]. В соответствии с той же программой вскоре после 1933 года так называемому «арийцу» стало запрещено иметь отношения с еврейкой, зато впервые в истории Германии офицер мог взять замуж девушку из рабочей семьи при условии, что оба партнера подходили для брака в соответствии с критериями наследственности и расового отбора.

Когда 16 января 1945 года Третий рейх был совершенно обескровлен войсками антигитлеровской коалиции, а его города превратились в руины, Фриц Рейнгардт в последний раз попытался заглянуть в практически утраченное будущее рейха. «В настоящее время правительство тратит более миллиарда рейхсмарок в год на детские пособия и стипендии», – заявлял он своей аудитории. Сумма была необычно большой по понятиям того времени. «Следующим шагом на пути к выравниванию нагрузки на семью, – продолжал он, – вскоре после окончания войны будет отмена платы за школы, получение профессии и учебные пособия для всех типов школ и всех детей, в том числе для посещающих училища и высшие учебные заведения». Таким образом, «сильная, политически, экономически и финансово здоровая великая Германия станет первым в мире государством всеобщего благоденствия на земле»[1020].

Различная по методам (за счет других народов) растущая социальная мобилизация масс является одним из стержневых содержаний политических идей ХХ века. Национал-социализм НСДАП принадлежит к этому направлению. Мы вполне можем назвать извращенной расистски сформулированную их идею равенства. Но, во-первых, пренебрежение свободой личности и игнорирование ее неприкосновенности были характерны для многих форм эгалитаризма. Во-вторых, национал-социалистическое движение представляло эффективную не только в Германии концепцию соединения социальной гомогенизации с национальной. Этим объясняется та внутренняя и общественно-политическая констелляция, из которой «народное государство» Гитлера черпало свою преступную энергию.

Именно потому, что немцы не хотели идти на войну второй раз только из чистого патриотизма и были скептически настроены осенью 1939 года, с политической точки зрения было важно немедленно задействовать их в процессе получения экономической выгоды в различных грабительских походах. Единство социальной и расовой политики, беспрецедентное по тем меркам социально-финансовое «умиротворение» постоянно укрепляли доверие масс. Вот почему политический театр спекуляций Третьего рейха мог существовать так долго, но его актеры смогли лишь разрушить жизнь и спокойное существование миллионов людей.

Описанные на предыдущих страницах разнообразные формы «общественной жадности» и стремления к обогащению позволили по крайней мере успокоить народные массы смесью мягкой налоговой политики, хорошего продовольственного обеспечения и избирательного террора на задворках общества. Хорошее настроение немцев было тем политическим оптимумом поддержки, к которому стремились нацистские лидеры. Геббельс любил говорить о нем, что это «часть войны, которая при известных обстоятельствах может быть не только важной, но и решающей»[1021]. Материальное стимулирование «повышенного настроения германских масс» за счет других было значимой (но всегда краткосрочно понимаемой) целью правления.

С этой точки зрения национал-социалистическое руководство не превратило большинство немцев ни в фанатиков, ни в убежденных «сверхлюдей». Скорее, ему удалось сделать их обычными стяжателями и выгодоприобретателями. У многих началось ощущение золотой лихорадки – эфемерного недалекого будущего, в котором деньги будут валяться на