Атаман Платов. К 270-летию со дня рождения (1753–2023) - Михаил Павлович Астапенко

Лес, дубравушка шумит;

То по горке, по горе

Скачет Платов на коне.

Он поближе подскакал,

Речь хорошую сказал:

Враг сидит уж в западне,

В нашей матушке Москве[874].

Платов видел, что каждый день в Тарутинский лагерь прибывали сотни ополченцев из окрестных губерний, мобилизованные местным дворянством. Атаман радовался пополнению. Но особой радостью засветились его черные усталые глаза, когда в Тарутино стали прибывать ополченцы с берегов родного, далекого как сон, Батюшки – Дона. Старый атаман переживал в эти дни мгновения необычайной, давно не ощущаемой радости.

Надо отметить, что с момента отстранения от командования русским аръергардом (с 28 августа) до прибытия в Тарутинский лагерь полков Донского казачьего ополчения (по конец сентября) атаман Платов находился в вполне определенной опале, наложенной на него Кутузовым. Причинами ее многие современники считали «старые обиды на него Кутузова» (И. П. Липранди, А. П. Ермолов)[875] и поспешное, по мнению князя Кутузова, отступление корпуса Платова перед напиравшими на него корпусами Наполеона[876].

Наладить утраченное взаимопонимание атамана с главнокомандующим русской армии помог представитель союзной Англии при русской армии генерал сэр Роберт Томас Вильсон, живший в Тарутинском лагере «на одних квартирах» с Платовым и часто обедавший с опальным атаманом. За время общения с Платовым[877] опытный разведчик и дипломат Вильсон убедился, что казачий атаман является непримиримым врагом Наполеона, а, стало быть, союзником Англии, и что он будет воевать с этим общим врагом Великобритании и России решительно и бескомпромиссно, чего он не мог сказать о фельдмаршале Кутузове, имевшим разный с Вильсоном взгляд на методы и темпы достижения победы над Наполеоном. Известно, как однажды Кутузов «отбрил» одного из своих генералов-англоманов, сказав: «Мы никогда, голубчик мой, с тобой не согласимся. Ты думаешь только о пользе Англии, а по мне, если этот остров сегодня пойдет на дно моря, я не охну»[878]. «Брат Вильсон», как его называл Матвей Иванович, имевший право напрямую сноситься с императором Александром I, взял под защиту опального атамана, застав его в начальный период их знакомства «чуть ли на пороге смерти от огорчения и обиды»[879]. 21 сентября 1812 года Вильсон сумел убедить Кутузова «дать генералу Платову соответствующую команду» и что «Платов опять будет в седле»[880].

23 сентября в приказе по армии главнокомандующий, опытный дипломат и царедворец, понимавший, что друживший с Вильсоном Платов находится под опекой английского генерала, имевшего прямой «выход» на императора Александра, объявил о намерении создать отдельный казачий корпус «для действий на коммуникации неприятельские» и командование над ним «доверить генералу Платову»[881]. На следующий день атаман получил приказ Кутузова «собрать поспешнее рассеянных разными случаями от своих команд казаков… и приготовить их к действиям». Все иррегулярные полки этим приказом входили в административное (но не оперативное) подчинение Платова[882]. Для Матвея Ивановича начались радостные дни…

Сидя в сожженной русскими и французами Москве, Наполеон ждал, когда Кутузов и Александр I сами заговорят о мире. Однако текли дни за днями, а русские парламентеры не появлялись в Москве. Тогда Наполеон решил сам предложить мир «московитам». Он направил личное послание императору Александру, в котором, в частности, говорилось: «Я веду войну против вашего величества без всякого враждебного чувства. Одна записка от вашего величества, полученная до или после последнего сражения, остановила бы мое движение, и я даже хотел бы иметь возможность пожертвовать выгодой занятия Москвы. Если ваше величество сохраняете еще некоторый остаток своих прежних чувств по отношению ко мне, то вы истолкуете это письмо в хорошую сторону. …Я молю Бога, государь, брат мой, сохранить Вас в добром здравии и благополучии. Вашего императорского величества верный брат Наполеон»[883]. Но ответа на это послание он не получил. Тогда Наполеон вызвал генерала Александра Лористона[884], в 1811–1812 годах являющегося послом Франции в Россиии жившего в Петербурге, и, нервно прохаживаясь по кабинету, сказал:

– Генерал, Вы поедете к князю Кутузову и передадите этому упрямому старику два письма: одно для него, другое для императора Александра.

– Слушаюсь, сир! – кивнул головой Лористон и, повернувшись, собрался уходить. Наполеон остановил его и, подойдя к нему вплотную, глядя на Лористона снизу вверх, жестко сказал:

– Генерал, я хочу мира! Мне нужен мир во что бы то ни стало. Спасайте только честь!

В Тарутинский лагерь Лористон добрался под вечер двадцать третьего сентября. Его отвезли в деревню Леташовка, расположенную позади укрепленных позиций, и провели в просторный деревянный дом, где жил Кутузов и оставили ждать в прихожей. Некоторое время спустя дежурный генерал объявил:

– Его светлость ждет вас, генерал!

Лористон стремительно поднялся с деревянной лавки и пошел в комнату, где его дожидался Кутузов. Поклонившись, он вручил русскому главнокомандующему письмо Наполеона, в котором было сказано: «Князь Кутузов! Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтобы Ваша светлость поверила тому, что он Вам скажет, особенно, когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые с давних пор питаю к Вам. Не имею сказать ничего другого этим письмом, молю всевышнего, чтобы он хранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом. Наполеон»[885].

Михаил Илларионович, небрежно положив письмо на стол, на французском языке завел с послом светскую беседу о погоде, музыке, парижских женщинах. Лористон, беспокойно поерзав на скамейке, завел речь о размене пленными и о необходимости прекратить жестокости при нападении русских партизан на французов. Кутузов покряхтел и, иронически глядя единственным своим глазом на французского генерала, спокойно произнес:

– Я не могу сделать этого, генерал, ибо невозможно изменить настроение народа нашего, создавшееся при известных вам условиях вступления французов в Россию.

Лористон молча выслушал Кутузова, потом перешел к главному вопросу, ради чего приехал в Тарутино.

– Дружба, – вкрадчиво начал он, – существовавшая между вашим государем и императором Наполеоном, расторгнулась несчастным образом по обстоятельствам посторонним, и теперь настал удобный случай восстановить ее. Эта война необычная, война жестокая, должна продолжаться вечно? Император …искренне желает положить предел несогласиям между двумя великими народами и положить его навсегда.

Кутузов, доселе неподвижно слушавший француза, пошевелился в кресле и, оборотясь к Лористону, неторопливо заговорил:

– При отправлении моем в армию название мира ни разу не упомянуто государем. Я, генерал, подверг бы себя проклятию потомства, если бы сочли, что я подал повод к какому бы то ни было примирению с вами: таков в настоящее время образ мыслей нашего народа.

– Но