Атаман Платов. К 270-летию со дня рождения (1753–2023) - Михаил Павлович Астапенко

Великолепно показавший себя в Тарутинском сражении граф Василий Орлов-Денисов, был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени[901]. В донесении Кутузову генерал Беннигсен, непосредственно руководивший сражением, писал: «Граф Орлов-Денисов вел себя самым блистательным образом: его храбрость делает честь российскому оружию. Он первый подал мысль обойти левое крыло неприятеля, основываясь на сделанных им обозрениях, и, по донесении его о том, решился я письменно предложить вашей светлости атаковать неприятеля»[902].

Кроме Орлова-Денисова, за отличия в Тарутинском сражении были награждены лейб-гвардейцы: орденами Святого Владимира 4-й степени с бантом – поручики С. А. Леонов и Балабин, корнеты Коньков и Николаев; Золотой саблей «За храбрость» – поручик П. С. Хрещатицкий. В штаб-ротмистры был произведен отличившийся в бою поручик Василий Греков, а юнкер Петр Греков стал корнетом[903].

В 1834 году на месте Тарутинского сражения русские поставили памятник с надписью: «На сем месте Российское воинство, предводительствуемое фельдмаршалом Кутузовым, укрепясь спасло Россию и Европу»[904].

Многие историки считают, что именно бой под Тарутино подтолкнул Наполеона к отступлению из Москвы. Хотя решение об отходе было уже принято императором, он ещё не был уверен в точной дате. Отступление французов в сторону Калуги началось на следующий день после боя.

Седьмого октября[905], до рассвета, Наполеон с армией вышел из Москвы, объявив своим маршалам, что пойдет к границам Польши через Калугу, Медынь, Юхнов, Ельню, Смоленск. Генерал Рапп, старый служака и храбрец, решил обратиться к императору, сказал:

– Сир, Уже поздно и зима может захватить нас дорогой.

Наполеон спокойно посмотрел на Раппа и буркнул:

– Я должен был прежде дать солдатам время поправиться, а раненым, находившимся в Москве, Можайске и Колоцком монастыре, добраться до Смоленска, – потом, оборотясь к притихшей свите и показывая рукой на небо, по-прежнему безоблачное, сказал: – Разве вы не узнаете моей звезды на этом сверкающем небе?! Идите к Калуге, и горе тем, кто попадется нам на пути![906]

Оставленный Наполеоном в Москве маршал Мортье с восемью тысячами солдат, имел императорский приказ подорвать заранее минированные стены и башни Кремля, поджечь царский дворец и все общественные здания, кроме Воспитательного дома, превращенного в лазарет для больных и раненых. В ночь с восьмого на девятое октября Мортье выступил из Москвы, и немедленно начались взрывы заранее подожженных мин. Однако большинство зданий сохранилось: дождь и безвестные русские патриоты успели потушить многие фитили.

Около трех часов дня одиннадцатого октября казачий отряд генерал-майора Ивана Иловайского 4-го в составе лейб-казаков, Перекопского татарского и Иловайского 4-го полков по пятам уходящего неприятеля занял Москву, войдя в нее через Тверскую заставу[907]. Захватив в плен часть французских мародеров, не успевших покинуть город, Иловайский отправил сильные партии казаков для наблюдения за неприятелем по Калужской и Можайской дорогам. После этого он принялся за наведения порядка в разоренной Москве. «Первыми предметами заботливости генерала Иловайского 4-го… было водворение по возможности порядка в городе и подание помощи его несчастным жителям, – писал военный историк П. А. Ниве в своей многотомной книге «Отечественная война». – Грабежи и бесчинства были быстро прекращены разосланными по всем направлениям разъездами и выставленными в важнейших пунктах караулами. Воспитательный дом, заваленный ранеными и больными, нашими и неприятельскими, был очищен от гниющих трупов, которые валялись рядом с еще живыми страдальцами. Последних разместили более свободно по Москве и вверили их лечение и уход подлежащим людям, а затем часть их, по мере улучшения здоровья, вывезена была в другие города»[908].

Этот дерзкий рейд казаков изумил французов. Вспоминая то время, один из французских офицеров писал: «Когда я выехал из Москвы, в ней уже показались казаки». В колонне отступающих французов затесался один из отчаянных офицеров, переодетый во французскую форму, владевший французским языком. Потом, вспоминая отход неприятеля из Москвы, он рассказывал:

– Почти смерклось, когда мы вышли из города. Вскоре я очутился среди множества повозок, которыми управляли люди разных племен и обличий. Они шли в три-четыре ряда, и вереница тянулась на протяжении целой версты. Вокруг меня слышался говор на разных языках: французском, испанском, португальском. Здесь шли и наши русские бородатые крестьяне, которых французы заставили тащить награбленное ими в Москве добро. Они несли русские, турецкие, персидские знамена, взятые из Кремля. На одной большой повозке везли крест с колокольни Ивана Великого. Вся эта масса людей в разнообразных одеяниях, со своими говорами, маркитантки с плачущими детьми – производило страшную сумятицу.

– Много ли боеспособного войска вывел Бонапартий из Москвы? – спросил внимательно слушавший Платов.

– По моим подсчетам, примерно сто тысяч, ваше высокопревосходительство, – ответил храбрец. – Это еще сильное и весьма боеспособное войско, особливо Бонапартиева гвардия!

Другой казачий офицер, с отрядом Иловайского побывавший в Москве, рассказал атаману о страшной картине разрушенной Москвы:

– В Кремле, ваше высокопревосходительство, многое взорвано, на земле в страшном беспорядке громоздятся горы битого кирпича и камня, куски колоколов и обломки балок. Часть каменной стены со стороны Москвы-реки разрушена. У Царь-пушки все усеяно какими-то бумагами, рукописями книг и пергаментами. От Арбатских до Никитских ворот все сожжено, то же наблюдается от Никитских до Тверских ворот. Ни одного цельного дома не осталось от Немецкой слободы. Многие районы Москвы, ваше высокопревосходительство, представляют собою обширные поля с обгоревшими трубами, горами кирпича и пепла.

Обо всем услышанном Платов проинформировал Кутузова, учредив «летучую» почту, связавшую Москву со штабом главнокомандующего.

Оставление Наполеоном Москвы, как и всякое выдающее событие русской истории, было воспето в народных песнях:

Уж весел я, весел сегодняшний день,

Радошен, радошен теперешний час.

Все донские казаки

Вступили во Москву.

В Кремль-город взошли.

Подкопы нашли;

Бочки выкатали,

Свечки погашали.

Они сделали успех,

Тотчас утишали всех[909].

Кутузов получил известие о выходе Наполеона из Москвы десятого октября. Его привез фельдмаршалу штаб-офицер генерала Дорохова Дмитрий Болговский. Кутузов, разбуженный дежурным генералом Коновницыным, велел звать Болговского.

– Расскажи, друг мой, – сказал фельдмаршал, зябко кутаясь в шинель, – что такое за событие, о котором ты привез мне вести? Неужели воистину Бонапартий оставил Москву и отступает? – Болговский вытянулся и начал было по форме докладывать, но Кутузов нетерпеливо перебил его:

– Скорее, братец, говори суть, не томи душу!..

И когда сияющий Болговский доложил об уходе Наполеона из Москвы, Кутузов, старчески всхлипывая, стал молиться на образ Христа Спасителя, приговаривая: «Боже, создатель мой, наконец, ты внял молитве нашей! С сей минуты Россия спасена!»