"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

забора, мне приходилось падать прямо в эти заросли, и шипы обдирали мне бедра, впивались в мое тело. Но от этого клубника казалась мне еще слаще. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Мейсон убрал руку со своего подбородка и, немного прищурившись, сказал:

— Наверно, она была сладкой потому, что, добираясь до нее, ты испытывала боль…

Мейсон угадал совершенно точно, потому что Вирджиния посмотрела на него с благодарностью за понимание и, оторвав хвостик от ягоды, осторожно взяла ее губами и, придвинувшись поближе к Мейсону, раскусила клубнику так, чтобы он увидел, как алый сок стекает по ее губам и языку.

— Да, — медленно протянула она, — клубника была сладкой из‑за боли. Тебе нравится такое сочетание?

Красная капля клубничного сока застыла на подушечке пальца Вирджинии. Алая жидкость была одного цвета с лаком на ее длинных ухоженных ногтях. Мейсон, как завороженный, смотрел на влажные алые губы, по которым скользил кончик языка Вирджинии. Это зрелище так заворожило его, что он не сразу спросил то, что хотел. Это произошло только тогда, когда Мейсон заметил, что Вирджиния следит за его ошалелым взглядом.

— Скажи, — спросил он, — а когда ты впервые познакомилась с Лоуренсом Максвеллом?

Она едва заметно пожала плечами:

— Это было давно. Год назад. Он приходил в мою галерею. Мы виделись буквально несколько мгновений.

Мейсон еле слышно хмыкнул:

— Вот как? А откуда же ты узнала, что Лоуренс…

Тут Мейсон немного помолчал, обдумывая, как потактичнее сформулировать свой вопрос:

— Откуда же ты узнала, что он такой же, как ты?

Вирджиния в последний раз облизнула губы кончиком языка и, раздавив во рту ягоду, проглотила ее. Она загадочно взглянула на Мейсона и после небольшой паузы сказала:

— Мейсон, мне тяжело это объяснить. Конечно, я могу рассказать тебе, где и когда это случилось, но как и почему это произошло, я не знаю. Во второй раз я встретилась в Лоуренсом на каком‑то из приемов, даже не помню точно, кто и по какому поводу его устраивал. Во всяком сейчас, мы снова увиделись. Это было в одной из больших квартир на Пятой авеню. Знаешь, такие снимают миллионеры. Там было, наверное, комнат десять или двенадцать и огромный холл, в котором собрались гости. Лоуренс был среди них. Я задержалась у себя в галерее и пришла на прием, когда вечеринка была уже в самом разгаре. Гости изрядно накачались спиртным и, когда я появилась, никто не обратил на меня внимания — каждый был занят сам собой. Я увидела Лоуренса и вспомнила, что однажды он уже бывал в моей галерее. А потом, когда он повернулся в мою сторону, мы встретились взглядами, и я решила подойти к нему. Но он опередил мое намерение и сразу же направился ко мне. Мы как‑то сразу поняли, что одинаковые. Не знаю, может быть, это видно во взгляде, может быть, какие‑то неуловимые токи исходили от него, но мне сразу стало ясно, что он такой же, как я.

Мейсон недоверчиво усмехнулся:

— Вообще‑то, мне трудно в это поверить.

Вирджиния задумчиво вертела в руках бокал:

— Ну, что ж, как хочешь, — неопределенно сказала она.

Мейсон развел руками:

— Я хочу верить.

Она озорно сверкнула глазами, как будто уличила его в неискренности:

— Но ты не веришь, — уверенно сказала Вирджиния, — хотя и делаешь вид, что не хочешь меня обидеть.

Мейсон виновато захлопал глазами.

— Я стараюсь тебе верить.

Они перебрасывались репликами, словно играли в пинг–понг — от Мейсона к Вирджинии, от Вирджинии к Мейсону. Это была легкая и беззаботная на первый взгляд игра, однако на самом деле каждое слово и Мейсона и Вирджинии было наполнено для них глубоким и весомым смыслом.

— Ты говоришь, что стараешься, но у тебя ничего не получается, — лукаво улыбаясь, сказала она.

Он, наконец, вздохнул и развел руками:

— Ну, хорошо, сдаюсь — я действительно все еще не могу поверить, что можно вот так раскусить человека едва ли не с первого взгляда.

Вирджиния смело выдержала его взгляд и, прищурив глаза, наклонила голову набок:

— Как же мне убедить тебя?

Мейсон задумчиво потер лоб:

— По–моему, есть только один способ.

— Сделаем вид, что я не очень догадлива.

Мейсон засмеялся. Она упрямо мотнула головой:

— Не хочу. Скажи, что это за способ.

Мейсон загадочно огляделся по сторонам, затем наклонился над столом поближе к Вирджинии и, стараясь, чтобы никто рядом не расслышал их разговор, сказал:

— Вирджиния, пожалуйста, посмотри по сторонам и скажи, есть ли в этом зале такие же люди, как ты, те, кто разделяет твои пристрастия, а потом то же самое попробую сделать я. Посмотрим, удастся ли нам угадать.

Вирджиния мгновение помолчала:

— Ты имеешь в виду жизненные или сексуальные пристрастия? Что я должна определить?

Мейсон как‑то неуверенно улыбнулся:

— А, по–моему, для тебя жизненные и сексуальные пристрастия — это одно и то же. У меня сложилось такое впечатление, что ты не отделяешь одно от другого.

Она снова хитро прищурила глаза:

— А у меня сложилось впечатление, что тебе это нравится.

Мейсон уклонился от прямого ответа на этот вопрос:

— Посмотри в зал, найди, и тогда я поверю.

Вирджиния внимательно всматривалась в лица посетителей, оглядывалась на тех, кто сидел к ней спиной или боком, но ни на ком из них ее взгляд не задержался надолго, никто не привлек ее внимания.

Она еще некоторое время смотрела на стены, на колеблющиеся огоньки свечей, напоминавшие Мейсону о жертвеннике и алтаре. Потом, словно находясь в церкви, Вирджиния сложила руки так, как это делают молящиеся, и долго, не отрываясь, смотрела Мейсону в глаза.

Он пробовал улыбаться, но понял, что на его вопрос существует только один ответ — и это он сам.

Вирджиния улыбалась, глядя прямо ему в глаза. Ей явно нравилось причинять Мейсону неудобство, заставлять его волноваться, а он никак не мог заставить себя сказать что‑нибудь этой женщине. Улыбка на его лице была глуповатой и натянутой.

Наконец, он едва выдавил из себя:

— Ну, что?

Она многозначительно подняла брови и нагловато сказала:

— Я не скажу тебе.

Мейсон, конечно же, понял, что это игра, на которую они оба знают ответ, но молчание Вирджинии устраивало его, потому что он и сам боялся признаться себе в том, о чем она уже догадалась. Тем не менее, он посчитал нужным спросить:

— А почему не