Наши за границей. Где апельсины зреют - Николай Александрович Лейкин

– Ну вот! Не боги горшки-то обжигают. Подойдем к столу, присмотримся и поймем, в чем дело. Вот стол, около которого немножко попросторнее, к нему и подойдем.

Она двинулась к столу. Муж и Конурин последовали за ней.

XXVI

Быстро бросились им в глаза одутловатая фигура крупье с красным широким лицом, обрамленным жиденькими бакенами и усами, его лысина, черепаховое пенсне на носу и грудки золота и пятифранковых монет. Банковые билеты лежали отдельной стопкой. Другой крупье, молодой, с кисло-сладкой физиономией опереточного тенора, украшенный капулем, приводил в движение рулетку. Игроков пять-шесть, в том числе одна пожилая дама, вся в черном, сидели около стола, остальные стояли. Сидевшие около стола были игроки на большую ставку. Перед ними также лежали стопки серебра и золота. Один был пожилой блондин с бесстрастными, оловянными, как бы рыбьими глазами, но, невзирая на их бесстрастность, он особенно горячился, играл на золото и ставил по нескольку ставок сразу; другой, также сильно горячившийся, был очень еще молодой человек, причесанный, прилизанный, как бы соскочивший с модной картинки, в широчайших брюках крупными полосами, засученных у щиколки, с бриллиантовой булавкой в галстухе и в запонках у рукавчиков сорочки чуть не в блюдечко величины. Он также играл на золото, сидел у стола как-то боком, выставив в сторону ногу, после каждого проигрыша ударял себя по бедру и шептал что-то себе под нос. Дама играла на золото и на серебро, систематически ставя золотой на номер и пятифранковую монету на черную или красную, поминутно кусая свои бледные губы. Ей несколько раз были даны небольшие куши, она приподнималась со стула и, не дожидаясь, пока крупье подвинет к ней деньги лопаточкой, с середины стола пригребала их к себе руками и тотчас же удваивала ставку.

– Удивительное дело: и здесь дамам счастье… – проговорила Глафира Семеновна, наблюдая игру.

Конурин и Николай Иванович молчали и внимательно следили за игрой.

– Теперь я вспоминаю. Точь-в-точь такую же рулетку я видела у Комловых, но та, разумеется, была маленькая, – продолжала Глафира Семеновна. – Самое выгодное здесь на номер ставить, но я все не могу сообразить, сколько выдают здесь за номер при выигрыше. Николай Иваныч, я поставлю на красную… – шепнула она мужу.

– Погоди… не горячись, – был ответ.

– Игра большая. С маленькой-то ставкой тут и не подступайся… – прошептал Конурин.

– Ну вот… Чего тут стесняться! И маленькую ставку в лучшем виде отберут, – отвечал Николай Иванович.

– Руж… – проговорила вдруг Глафира Семеновна и бросила двухфранковую монету на красное.

Играющие обернулись к ней лицом и улыбнулись. Одутловатый крупье-кассир придвинул к ней двухфранковую монету обратно и заговорил что-то по-французски.

– Коман? – удивилась Глафира Семеновна. – Николай Иваныч, смотри, от меня даже не принимают ставку, – обратилась она к мужу недоумевающе.

Крупье-кассир, заслыша ее русскую речь издали показал ей пятифранковик.

– Да-да… Видишь, он показывает тебе, что меньше пяти франков ставить нельзя, – отвечал Николай Иванович.

– Но ежели я поставлю пять франков, то у меня ассигнованного на проигрыш золотого хватит только на четыре ставки.

– Так что ж из этого? По одежке и протягивай ножки.

– Помилуй, какая же это игра на четыре ставки! Дай мне еще золотой.

– Да ты прежде четыре-то ставки проставь.

Конурин стоял и бормотал:

– Вишь, как зажравшись здесь черти! От двух франков отказываются. Как будто два франка и не деньги. Два франка – ведь это восемь гривен по-нашему. У меня в Питере в магазине на эти деньги можно купить четверку чаю хорошего и два фунта сахару!

– Николай Иваныч, я поставлю пять франков на красное… Уж куда ни шло… – проговорила Глафира Семеновна.

– Да ставь. Мне-то что! Я вот все соображаю, что это значит, когда не на номер ставят, а на полоску между номерами. Вон фертик с капулем на четыре полоски вокруг номера сейчас поставил. Коман, мосье, вот это на полоску?.. Комбьен можно получить? – обратился Николай Иванович к стоявшему рядом с ним бородачу в очках, но тот не понял и, отрицательно покачав головой, полез с пятифранковиком к номеру.

– Rien ne va plus! – воскликнул крупье, отстраняя ставку.

– Глаша! Спроси хоть у дамы по-французски: что это значит – на полоску и вокруг номера, – сказал Николай Иванович жене, но Глафира Семеновна схватила его за руку повыше локтя и радостно шептала:

– Выиграла на красную, пять франков выиграла. Я на номер поставлю теперь.

– Да ведь ты еще не знаешь, сколько здесь за угаданный номер дают.

– И не надо знать. По крайности сюрприз будет. Неужели же здесь при всей публике надуют? Ну, я на семь поставлю. Седьмого ноября была наша свадьба.

– Понял, понял, что значит на полоску ставить, – шептал Конурин, ударив себя по лбу ладонью. – Это значит, что ставка на два номера: на номер, который направо, и на номер, который налево. Пятак серебряный, стало быть, пополам. Поставлю я им пятак? – обратился он к Николаю Ивановичу. – Пятак – два рубля, стало быть, фунт чаю… Ну да уж пусть их сожрут фунт чаю, гвоздь им в глотку!

Он положил «пятак» между двумя номерами, и дивное дело: ему придвинули грудку серебра.

– Каково! Ведь выиграл! – воскликнул Конурин среди тишины, так что обратил на себя всеобщее внимание. – Ну теперь погоди. Теперь можно уж из выигрыша ставить. Сколько же мне это дали?

Он хотел считать.

– Брось… Не считай… Нехорошо… Оставь так, для счастья, – остановил его Николай Иванович и сам полез со ставкой, ставя ее на полоску.

Играли уж все трое.

– Николай Иваныч, у меня из золотого последний пятак поставлен, – дергала мужа за рукав Глафира Семеновна. – Дай мне еще золотой… Нельзя здесь на грош играть. Видишь, какая большая игра. Лучше уж я в Италии буду экономить и не куплю себе соломенных шляпок, о которых говорила. Ты вот что… Ты дай мне два золотых. Даю тебе слово, что в Италии…

– Да на`, на`… Не мешай только… Видишь, я сам играю.

Николай Иванович сунул жене два золотых.

– Смотри, смотри, ты выиграл, – указывала она мужу.

– Да неужели?!

Крупье и к нему придвигал стопку серебра. Николай Иванович просиял.

– Скажи на милость, как мы с Конуриным удачно… – говорил он. – Конурин с первой же ставки получил, а я со второй… Как это хорошо, на полоску-то ставить. Глаша! Ставь на полоску. Что тебе за охота на цветное ставить, – шепнул он жене. – Нет, здесь как возможно… Здесь игра куда лучше, чем в Ницце.

– И благороднее… – прибавил Конурин. – Здесь и харь таких богопротивных нет, как в Ницце. Вон на иудином месте, около денег, господин крупье сидит… Приятное лицо… Основательный мужчина… Сейчас видно, что не ярыга.

– Ты в выигрыше?

– Франков тридцать в выигрыше. Теперь обложить надо номер. Вокруг обложить… На четыре полоски по монетке… Вон давеча этот с помутившимися-то глазами обкладывал – и ему уйму денег подвинули.

– Так обложи.

– Конечно же обложу. При выигрыше можно. Ну, пропадай моя телега! Вот четыре колеса.

И Конурин, бросив на стол четыре «пятака», стал ими обкладывать номер.

– Николай Иваныч… Я выиграла… – слышался голос Глафиры Семеновны. – Второй золотой оказался счастливее. Пятак на красную выиграла.

– Погоди… не мешай… Играй сама по себе, а я буду сам по себе… – отвечал Николай Иванович, видимо заинтересованный игрой. – Что, Иван Кондратьич, обкладка-то не выдрала?

– Сожрали, гвоздь им в затылок! Ну да авось поправимся. Еще раз обложу.

– И я обложу. Ведь я в выигрыше.

Сказано – сделано. Рулетка завертелась. Конурин и Ивановы жадными глазами следили за ней.

– Ура! – закричал вдруг Конурин.

– Тише! Что ты! Никак с ума сошел! – дернул его за рукав Николай Иванович. – Ведь на тебя вся публика смотрит.

– Чихать мне на публику!

Крупье пододвигал к Конурину большую стопку серебра. В серебре виднелся и золотой.

– Николай Иваныч! Вообрази, я опять выиграла! – наклонилась к мужу Глафира Семеновна.

Глаза ее радостно блистали.

XXVII

Игра кончалась. Утомленные крупье зевали. Игроки около столов начали редеть. Как-то медленно, шаг за шагом, отходили они с опорожненными карманами от столов. Некоторые, после небольшого размышления и сосчитав оставшиеся деньги, вновь приближались к столам, ставили последнюю ставку, проигрывали