Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

читатель помнит, что в этих главах я рассказываю лишь о том, о чем не упоминается или упоминается вскользь в моей книге об истории сатьяграхи в Южной Африке. Поэтому он легко установит связь между последними главами.

Ферма разрасталась, и оказалось необходимым как-то наладить обучение детей. Среди них были мальчики – индусы, мусульмане, парсы и христиане и несколько девочек-индусок.

Было невозможно, да я и не считал нужным, нанимать для них специальных учителей. Невозможно потому, что квалифицированные индийские учителя встречались редко, а если бы их и удалось найти, то никто из них не согласился бы за небольшое жалованье отправиться в местечко в двадцати одной миле от Йоханнесбурга. К тому же у нас, конечно, не было избытка в средствах. Кроме того, я не считал нужным брать на ферму учителей со стороны, так как не верил в разумность существовавшей системы образования и задумал посредством экспериментов и личного опыта найти правильную систему. Я знал твердо только одно: при идеальных условиях правильное образование могут дать только родители, а помощь со стороны в этом деле должна быть сведена до минимума.

Ферма Толстого представляла собой семью, в которой я занимал место отца и по возможности должен был взять на себя ответственность за обучение молодежи.

Несомненно, этот замысел не был лишен своих недостатков. Молодые люди не жили со мной с самого детства, они воспитывались в различных условиях и разной среде и имели разное вероисповедание. Разве мог я полностью оценить по достоинству этих молодых людей, поставленных в новые условия, даже и взяв на себя роль отца семейства?

Но я всегда отводил первое место воспитанию души или формированию характера, и поскольку я был убежден, что всех молодых людей в равной степени, независимо от их возраста и наклонностей, можно научить правилам морального поведения, то я решил находиться вместе с ними круглые сутки как отец. Я считал формирование характера основой воспитания и был уверен, что если эта основа будет прочно заложена, то дети – сами или с помощью друзей – смогут научиться всему остальному.

Однако поскольку наряду с этим я всецело понимал необходимость дать детям и общее образование, то с помощью мистера Калленбаха и адвоката Прагджи Десайя организовал несколько классов. Я также понимал и значение физического воспитания. Физическую закалку дети получали, выполняя свои ежедневные обязанности. На ферме не было слуг, и всю работу, начиная с приготовления пищи и кончая уборкой мусора, делали жители фермы. Надо было ухаживать за фруктовыми деревьями и вообще возиться в саду. Мистер Калленбах очень любил садовые работы и приобрел некоторый опыт в этом деле в одном из правительственных образцовых садов. И стар и млад – все, кто не был занят на кухне, обязаны были уделять некоторое время садовым работам. Дети копали ямы, рубили сучья и переносили тяжести. Таким образом, физических упражнений было достаточно. Дети находили удовольствие в работе, и поэтому им обычно не требовались другие упражнения или игры. Конечно, некоторые из них, а подчас и многие, притворялись больными и увиливали от дел. Иногда я смотрел сквозь пальцы на их проказы, но чаще был строг. Я полагаю, что строгость им не нравилась, но не помню, чтобы они противились мне. Когда я бывал строг, я доказывал им, что неправильно бросать работу ради забавы. Однако убеждения действовали на них ненадолго: вскоре они вновь бросали работу и начинали играть. Тем не менее мы справлялись с делом, и во всяком случае дети, жившие в ашраме, прекрасно развились физически. На ферме болели очень редко. Конечно, немалую роль здесь сыграли хороший воздух и вода, а также соблюдение режима.

Несколько слов о профессиональном обучении. Я намеревался научить каждого мальчика какой-нибудь полезной профессии работника физического труда. С этой целью мистер Калленбах отправился в траппистский монастырь и вернулся оттуда, изучив сапожное ремесло. От него это ремесло перенял я, а затем стал сам обучать желающих. У мистера Калленбаха был некоторый опыт работы плотника, и на ферме нашелся еще один человек, который знал плотничье дело. Мы создали небольшую группу, которая училась плотничать. Почти все дети умели готовить пищу.

Все это было им в новинку. Они и не думали, что придется учиться таким вещам. Ведь обычно в Южной Африке индийских детей обучали только чтению, письму и арифметике.

На ферме Толстого установилось правило – не требовать от мальчика того, чего не делает учитель, и поэтому когда детей просили выполнить какую-нибудь работу, то с ними всегда сотрудничал и действительно работал учитель. Поэтому дети всему обучались с удовольствием.

Об общем образовании и формировании характеров следует рассказать в самостоятельной главе.

XXXIII. Общее образование

В предыдущей главе мы видели, каким образом на ферме Толстого осуществлялось физическое обучение и от случая к случаю обучение профессиональное. Несмотря на то что постановка физического и профессионального обучения едва ли могла удовлетворить меня, все же можно сказать, что оно было более или менее успешным.

Однако дать детям общее образование было делом гораздо более трудным. Я не имел ни возможностей, ни необходимой подготовки для этого. Физическая работа, которую я выполнял обычно к концу дня, чрезвычайно утомляла меня, и заниматься с классом приходилось как раз тогда, когда мне больше всего требовался отдых. Вместо того чтобы приходить в класс со свежими силами, я с большим трудом превозмогал дремоту. Утреннее время надо было посвящать работе на ферме и выполнению домашних обязанностей, поэтому школьные занятия проводились после полуденного приема пищи. Другого подходящего времени найти не удавалось.

Общеобразовательным предметам мы отводили самое большее по три урока в день. Преподавались языки хинди, гуджарати, урду и тамильский, обучение велось на родных языках. Преподавался также английский язык. Кроме того, гуджаратских индусских детей нужно было немного ознакомить с санскритом, а всем детям дать начальные познания по истории, географии и арифметике.

Я взялся преподавать языки тамили и урду. Те немногие познания в тамильском языке, какие у меня были, я приобрел во время морских путешествий и в тюрьме. Но в своих занятиях я не пошел дальше прекрасного учебника тамильского языка Поупа. Все свои познания в письменности урду я приобрел во время одной поездки по морю, а мое знание разговорного языка ограничивалось персидскими и арабскими словами, которые я узнал от знакомых мусульман. О санскрите я знал не больше того, чему научился в средней школе, даже мои познания в гуджарати были не лучше тех, какие получают в школе.

Таков был капитал, с которым