Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

Борьку — лежа — он видеть не мог. Но когда до кочки оставалась пара метров, прозвучал отчаянный крик Женьки:

— Данька, быстрее!

Он стиснул зубы и постарался ускорить движение. Трясина заколыхалась сильнее, опаснее. Пара отчаянных усилий — и он выбрался на кочку. Здесь оказалось потверже, можно было стоять. Даня навалился на упругий, податливый стволик.

— Хватайся!

Над болотом виднелось задранное к небу лицо Борюсика — жижа дошла до его ушей. Казалось, помощь запоздала. Казалось, еще секунда — и топь сомкнется над жертвой, выпустив наружу пузырями лишь воздух из легких...

Однако едва согнувшаяся березка коснулась кроной болотного хвоща, из-под поверхности взметнулись две перемазанных руки и вцепились в ветви. Кочка-островок заходила ходуном. Борюсик медленно, по сантиметру, стал выбираться...

...Потом они простирнули одежду в небольшом торфяном карьерчике — аккуратно, у самой поверхности, чтобы не взбаламутить топкое дно. Прижавшись, сидели тесной кучкой у чадящего костерка — сырые ветви горели неохотно, с шипением и треском.

— Неужто Гном тут все в одиночку отгрохал? — с сомнением говорил Даня. — Целый лабиринт ведь из гатей фальшивых. И в самые топкие места ведут...

— Гном мог, он такой... — подтвердил Борюсик. В голосе звучала нешуточная ненависть. Услышал бы Гном его слова — наверняка принял бы решение организовать Боре учебно-познавательную экскурсию на Кошачий остров, до которого троица столь безуспешно пыталась добраться.

— Похоже, до зимы нечего и соваться, — констатировал Даня. — Если, конечно, у тебя знакомых вертолетчиков нет. А то березка так удачно может и не подвернуться.

Но его приятель был настроен решительно и непримиримо. Память вновь и вновь возвращала Борюсика к происшествию на скотном выгоне. Такое не прощается и не забывается... Откладывать месть до зимы Боря не собирался. И почему-то считал: стоит ему попасть на недоступный островок, одинокие походы Гнома на который он осторожно, издалека проследил, — и возможностей отомстить появится предостаточно.

— Может, с другой стороны попробуем? — предложил он. — С озерца?

Даня покачал головой:

— Да какое там озерцо... Ты сам же видел — лужа топкая. Воды с ладонь, а ниже дно жидкое, палка на всю длину уходит. Ни вплавь, ни на плоту не подберешься.

— С Пещерником надо потолковать, — предложил Борюсик. — Он точно что-нибудь придумает...

Женька в их дискуссии участия не принимала. Ей отчего-то расхотелось на загадочный островок...

О том, что они не дошли всего каких-то пару сотен метров до самого центра кружка, отмеченного знаком вопроса на плане, попавшем в руки писателя Кравцова, никто из троих, естественно, не догадывался.

...Отогревшись и кое-как подсушив одежду, через час они ушли с “болотца”. И совсем ненамного разминулись с Гномом — тот шагал в свои владения в самом радужном настроении, — его не могла испортить даже тяжесть досок и реек, изрядную связку которых он тащил на плече.

Гном остановился, связка плюхнулась в грязь, смолк насвистываемый бодрый мотивчик.

Он долго рассматривал следы на топи — его ловушки сработали почти все, но неведомые пришельцы оказались близки к успеху. Опасно близки.

Затем Гном прошел к еще дымящемуся поблизости кострищу. По дороге осмотрел лужицу, где Даня с друзьями устроили постирушку. Оценил следы босых ног, вернее размер следов, и понял: взрослые мужчины сюда не приходили... И тут же подумал про Борова с его намеками. Неужто жиртрест не внял предупреждению?

У костра нашлась интересная вещица, не иначе как позабытая кем-то из незваных гостей. Темный, с прожилками камешек — гладкий окатыш с отверстием посередине. Куриный бог. В отверстие была продернута веревочка.

Гном долго вспоминал, у кого на шее видел этот амулетик. И вспомнил-таки. Нехорошо осклабился. Так стремишься на остров, детка? Ладно, попадешь...

5.

Звонила не Наташа. Звонила Ада — о которой Кравцов несколько позабыл за всеми перипетиями минувших суток. Услышав ее голос, господин писатель, честно говоря, собирался быстренько узнать, всё ли у девушки в порядке, — и освободить телефон. Почему-то казалось, что Наташа именно сейчас должна позвонить снова...

Разговор действительно длился недолго, меньше минуты. По его окончании Кравцов собрался почти мгновенно, как будто старался уложиться в жесткий армейский норматив. Запер сторожку, чуть не бегом пересек парк... Голосовать долго не пришлось, хотя здесь, по областной второстепенной трассе, машины ездили реже, чем в городе. И пассажиров подсаживали реже. Но случается порой, что энергетика голосующего пассажира через взмах руки как-то передается катящему мимо водителю — и нога того почти машинально давит на тормоз...

...Аделина уже ждала его — сидела в одиночестве на скамейке в чахлом скверике у проспекта Славы. Сидела давно. Молодые люди, любящие подсаживаться к одиноким девушкам, отчего-то обходили скамейку далеко стороной — словно нечто в позе или взгляде Ады отталкивало их.

Но Кравцов подошел и сел. Некоторое время они просидели молча, не зная, как начать разговор. Вернее — как продолжить начатый по телефону...

Потом Ада сказала:

— Мне надо очень многое рассказать тебе... История длинная и запутанная, даже не знаю, с чего начать...

— Подожди, — остановил ее Кравцов. — Сначала объясни свои слова о том, что ты “персонаж моей книги”. Я, знаешь ли, чуть не свихнулся, когда пришел к такому же выводу.

Она вздохнула. И, глядя ему прямо в глаза, начала объяснять.

Большой бабах

Торпедовский пруд. Август 1983 года.

Рассказ записан по памяти Кравцовым Л. С. (“Тарзаном”) со слов случайно встреченного у Спасовского магазина Тюлькина В.Н. (“Тюльки”). Приводится в сокращении. Строй речи рассказчика по возможности сохранен.

...Нет, Тарзан, ничего чтоб такого про развалины не припомнить как-то... Разве что... да нет, ты про Гуньку-то Федосеева и братана его сам всё знаешь. А больше ничего...

Но поблизости было раз дело... На пруду, на Торпедовском. Черепа помнишь? Да нет, другого Черепа, того, что в старом школьном саду велосипед на костре взорвал... В бега подался, говоришь?.. Ну да, так тогда и посчитали все...

В общем, с Черепом там, у пруда, случилась история нехорошая... Паскудная, прям те скажу, история... Да нет, не помню я подробностей — чай, двадцать лет скоро тому стукнет... Нет, Тарзан, спешу, извиняй, — суббота, баню топить надо, да и Зинка у меня та еще стерва, сразу начнет... Ну разве что по полста, перед банькой... нет-нет! “Столичной” не бери, паленая... Ты вон ту