Авангард и «Анархия». Четыре мятежных месяца самоуправляемого просвещения - Анна Бражкина

апрельский рейд ВЧК, уголовное преследование лидеров МФАГ привели федерацию к угасанию. Многие уехали к Махно. А ключевые авторы раздела «Творчество» ушли в Наркомпрос.

Вырезка из газеты «Анархия» (1918. 31 мая. № 73. С. 4). По финансовому отчету видно, что продажи газеты «Анархия» были главным источником доходов МФАГ.

Андрея Андреева, кстати, тогда даже не искали. Может быть, потому, что он был легендой революции.

Об Андрееве стоит сказать под занавес несколько слов. Андрей Никифорович Андреев (настоящая фамилия Чернов, 1882–1962) – сын плотника, родился в Киеве. В 19 лет организовал Киевский комитет РСДРП. В 20 лет создал в Иваново-Вознесенске «Представительный кружок», объединив всех эсдеков города, затем был арестован, помещен во Владимирский централ, провел там два года, радикализовался, стал эсером. Освободившись, отбыл в Северный боевой летучий отряд при ЦК эсеров Петербурга. А когда в Петербурге все плохо закончилось, Андреев еще больше радикализовался, уехал в Севастополь и летом 1907 г. набрал в портовой ночлежке первую десятку мстителей в свою анархистскую дружину «Свобода внутри нас».

Из листовок «Свободы внутри нас» известно, что дружина занималась экспроприациями, а также убийствами «шпионов, провокаторов и доносчиков» в своей низовой среде:

«Жителей города Севастополя просим принять к сведению, что нами уничтожены: ‹1)› сторож со 2-го маяка, „шпион“; 2) в Инкермане Наталья Губирина, „доносчица“; 3) околоточный надзиратель Леонтович, „не суй носа, где не спрашивают“; 4) повешен Циталов – „шпион-провокатор“; 5) содержатель винного погреба – доносчик (союзник), и со всеми болтунами, шпионами, провокаторами и доносчиками будет поступлено так же. Просим не помогать полиции в розысках наших товарищей, а полицию предупреждаем, что, если будут избиения в участках и т. п., мы сумеем расправиться с вами»[901].

В октябре 1909 г. Андреева приговорили к смертной казни, но скоро заменили ее на бессрочную каторгу. Отбывал в Херсонском централе, затевая там бунты и забастовки. Февральская революция его помиловала. Ходили слухи, что именно Андреев вел переговоры с Керенским об амнистии для уголовников.

Наиболее известная фотография Андрея Андреева.

Из фондов департамента полиции Российской Империи. ГАРФ. Ф. 1742. Оп. 1. Д. 1033. Л. 1

До середины января 1918 г. Андреев обитал в Харькове, писал в «Хлеб и волю», участвовал в проведении первого в России масштабного сбора анархистов – конференции 17 городов Юга России (18–22 июля); был одним из редакторов бюллетеня под названием «Временное осведомительное бюро анархистов России» и планировал участвовать в подготовке Всероссийского съезда[902]. Харьков при нем стал не менее влиятельным центром русского анархизма, чем Москва или Петроград.

Но в Москве тогда все болели, и петроградцы перетянули одеяло съезда на себя. В январе 1918 г. туда явился Андреев[903]. При его живейшем участии съезд этот отменился, а редакция Петроградской федерации анархистов полностью поменяла состав – в нее вернулся брат Абы Гордина Вольф, вытесненный было оттуда недобрыми силами[904].

Надо сказать, что Андрей Никифорович был ясно, смело и критически мыслящим человеком, к тому же адекватным редактором. Он придерживался скорее жизненной, чем философской системы взглядов, которую назвал неонигилизмом[905]. Внутренними адресатами его текстов всегда оставались пацаны из ночлежки севастопольского порта, в своих текстах он обращался к их беспощадному полудетскому здравому смыслу. Тюремные воспоминания Андреева «Квадратура круга жизни. Записки смертника» открываются словами: «Моим соратникам из „Свобода вокруг нас“, павшим в бою, казненным и замученным в тисках тюрем посвящаю».

С начала мая 1918 г. Андрей Никифорович жил в Москве – активно писал в «Анархию», недавно пережившую погром, который устроил Дзержинский. Его злосчастная заметка, вдохновленная переживаниями погрома, не казалась чем-то «переходящим красные линии». Вся «Анархия» в тот месяц заметно радикализовалась. Даже анонимные авторы раздела «Творчество» закусили удила и зубоскалили по поводу любви Луначарского к балету[906].

Они искушали судьбу. «Смерть, где твое жало?»[907] – такой была любимая шутка Андреева в этом мае.

После закрытия «Анархии» и роспуска МФАГ Андреев уехал в Крым, где, само собой, создал кружок. Содействовал переговорам Махно с большевиками. В 1921 г. оказался в Ташкенте. Создал там из военнопленных индусов «Бюро пропаганды анархизма на Востоке» (арестован, выслан в Россию). В Москве участвовал в отвратительной истории по размежеванию нормального и сатанинского анархизма в период создания Музея Кропоткина[908] и сурово за это поплатился (арестован, сослан, бежал, арестован, осужден – 10 лет в лагерях и ссылках). Вышел после войны – еще при Сталине.

А в 1955 г. вся страна узнала, что родина Советов – это Иваново-Вознесенск (во время стачки 1905 г. здешний Совет удерживал город целых 72 дня – как Парижская коммуна!). Но рабочие города сразу же вспомнили, что, по сути, первый Совет возник тут еще в 1902 г. и что создал его вместе с товарищами 20-летний рабочий Андрей Андреев, член РСДРП(б), который потом провел 18 лет в лагерях и ссылках. И Андрееву присвоили звание пенсионера союзного значения, фактически признав отцом советской власти в России[909]. Никто из старых анархистов такого фурора в СССР не дождался.

Как раз к этому времени Андрей Никифорович закончил свой новый трактат по неонигилизму[910]. «Что делать современному человеку, если он стоит за свободу в полицейском мире?» – спрашивал в нем Андреев. И отвечал: «Полный бойкот государства и партий, отказ учиться, работать, платить налоги, служить в армии. Совершать экспроприации! Грабить банки! Воровать в магазинах!»

Особенно это касалось американцев, погрязших в капитализме и великодержавном шовинизме.

Эти его труды ждут публикации.

Вот каким был отец советской власти Андрей Никифорович Андреев.

ТЕКСТЫ

Андрей

БУДЕМ ГОТОВЫ!

Анархия. 1918. 18 мая. № 62. С. 2

После разгрома анархистов в Москве и по всей России, после того как мы получили удар по ногам, перед нами стоит вопрос о тактике, которой мы должны придерживаться в нашей работе.

И о подпольной работе как о выходе из создавшегося положения стали думать и говорить.

Прежде всего надо помнить, что большевистская охрана действует вовсю и применяет старые, дореволюционные, николаевские методы борьбы.

Это факт неоспоримый.

Очевидно, что нужны старые методы борьбы и с ней. Там, где засели жандармы и охранники, переменившие свою окраску лишь, не может быть и речи о легальности и об открытой принципиальной работе.

Несколько слов о шефе жандармов – Дзержинском – которого откровенно, и поделом, называют Держимордским.

Он – каторжанин, отбывал каторгу в Александровском централе. Казалось бы, что переживший сам тюремные невзгоды, чувствовавший все ее прелести должен бы быть иным человеком.

Но… можно быть на каторге и пользоваться большими, недопустимыми для искреннего революционера, привилегиями; это было и с Дзержинским. Он находился на особом счету у администрации.

Фактически он находился на положении «скрывающегося» и обретался больше всего в одиночке.

Он при проверке заключенных ходил сбоку начальства и записывал просьбы и заявления арестантов и позволял иногда подавать свои реплики отрицательного свойства в то время, когда начальство удовлетворяло их.

И за эту «законность» имел свидания с родственниками вне очереди, выписывал кофе, какао и другие деликатесы…

Арестанты ненавидели его, и, если бы его повстречали, ему бы несдобровать.

Чечевичная похлебка не довела бы его до добра.

Вот с этих-то пор он имеет зуб на анархистов, и его анархоедство имеет вполне определенную окраску и подкладку.

И как относиться к такому господину!

И мы видим, что он был достоин участи «скрывающегося».

Я несколько уклонился – возвращаюсь.

Легальность полная, я скажу: это плюс для охранки, она нужна им, потому что при этих условиях лучше всего «уследить» за анархистами.

Ведь даже теперь, когда почти все арестованные анархисты освобождены, ведь когда оказалось, что трудно найти обвинение арестованным, большевики все же каркают по-старому и клевещут.

При легальной работе им удобно послать к нам контрразведку и делать «дела».

О честности теперь не может быть и речи, «товарищи большевички» зарвались, и власть их развратила. Старая история.

Из указанных только соображений нам следует очень осторожно пополнять ряды нашей федерации.

Меньшее количество всегда лучшего качества – к этому привел меня долголетний революционный опыт.

Но я вовсе не против полного перехода в подполье,