Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

автор наделил их всем самым симпатичным, чего только можно пожелать и нам всем, именно: широким, просвещенным взглядом, исключительной чуткостью и деликатностью чувств и отношений, обыкновенно совсем не свойственной евреям, особенно этого круга; так что если Пер не сумел достаточно оценить Соломонов и Якобу – вина автора, а не их, и сочувствие все время – у меня, по крайней мере, – на их стороне.

В общем, вещь талантливая, но очень много скучного, что при чтении надо пропускать.

Но как мне знакомо многое из того, что пережил Пер! Тоже – ни одного теплого чувства…

Нет, не стоит! Похороним то, что прошло, предадимся собственной потребности сердца к любви-жалости и постараемся избегнуть обычных спутников низменного сердца – упреков.

20/XI. Чего мне надо? Боже, если бы кто-нибудь мог сказать, чего мне надо, и дал бы мне это!.. Так жить нельзя. Я чувствую, что становлюсь глупее, мельче, пошлее, словом – с каждым днем хуже и хуже. Пока было достаточно энергии и желания поддерживать эту мишуру ума и чувств, которой до этого времени привлекала к себе людей, до тех пор и сама закрывала глаза на свой обман; но надо же когда-нибудь уметь взглянуть правде в глаза, быть правдивой, «честной с собой». Как это страшно! Какого ничтожного, мерзкого видишь человека! И эта подлая животная трусость, цепляющаяся за жизнь, как голодный за хлеб, тонущий за бревно.

Есть желание биться головой об стену, разбить этот пустой глиняный горшок, но я же не бьюсь, не бьюсь, отчего?..

Жаль! – Ха!.. Жаль! Драгоценность!..

О – о, как мерзко!..

23/XI. Судьба дает мне возможность быть богатой: я имею друзьями двух редких по уму и благородству людей – Машу и Котляревского, и не умею по-настоящему пользоваться своим богатством, т. к. первую я по-настоящему оценила только в этом году, а от второго никак не умею взять ту дружбу, свидетельств которой получила уже так много.

1/XII. Вчера я была на вечере под названием – «Гайдебурова», а на самом деле устраиваемом М. В. Ватсон в пользу Шлиссельбуржцев, и там познакомилась с Буниным и многими другими6.

Бунин мне понравился и показался интересным, чего не могу сказать о других. Он держался несколько в стороне и замкнуто, если такое выражение говорит что-нибудь другим, как говорит оно мне; но просто. Встретили его появление на эстраде аплодисментами.

Когда читал Морозов, нас несколько человек (Бунин в том числе) сели на эстраде за роялем; Морозову хлопали и в начале, и по окончании сильнее, чем Бунину, и вот, когда Морозов кончил, Бунин поднялся со стула, стал у рояля и тоже аплодировал Морозову, держа руки довольно высоко; но на лице его я не могла прочесть его чувств.

Собственно, это – в сущности совсем не то, что я хотела сказать и что сегодня весь день камнем лежит на моей груди… И скажу ли когда-нибудь кому-нибудь? А так тяжело это молчание и улыбки, когда внутри слезы…

Вчера я познакомилась с ***. Какая она милая! Белая лилия. Вот с ней можно было бы наговориться о том, что гнетет душу. Мы поняли бы друг друга вполне и до конца, но что вышло бы из этого дальше? Кто из нас победил бы?.. Или никто?..

Это было бы уж легче.

А как она мила; я способна искренно полюбить ее, если она так же хороша по душе, как мила снаружи…

Да, я недаром написала когда-то в альбом Шляпкина в первое посещенье его Белоострова под впечатлением осмотра его музея и первой домашней встречи с человеком, много превышающим меня самое: «К истине – вот самое прекрасное стремление человека…» – или что-то в таком роде; чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что это стремление – основное свойство моей души; в области науки – оно называется стремлением к истине, в области этики – к справедливому, и последнее, в ущерб многим другим моим желаниям, всегда побеждает во мне.

Говорю это без тени хвастовства и кривлянья, т. к. эта душевная необходимость быть справедливой заставляет меня часто жестоко страдать, и там, где при других условиях я могла бы сказать – «мое», сплошь да рядом приходится говорить: «нет, не мое» или «ты менее достойна, поэтому откажись…»

4/XII. Нет хуже сентиментальности французской, и Бальзак не спасся от нее. Его Лир – Горио прямо противен в некоторых местах и противоположен всякой трогательности.

Француз Бальзак и по отсутствию чувства меры в наложении красок на свою литературную палитру.

18/XII. Какая прелесть «Воспоминания о былом» Сабанеевой7. Какие тогда были умные, милые и талантливые женщины; как, например, она сама. Право, лучше теперешних. А уж что изящнее – так и говорить нечего. И как хорошо жилось барам в те времена. Сколько было поэзии во всей обстановке их жизни.

Хотела ли бы я пожить хоть месяц таким образом?

Что ж, пожалуй, хотела бы. Только месяц, не больше. Дальше, пожалуй, соскучилась бы.

Описание семейства Трубецких у Барсукова передает тот же быт «грибоедовской Москвы»8.

Хорошо!

19/XII. Что за подлый народ люди! Сегодня я делаю другому то самое, от чего так еще недавно страдала сама.

Дурной ли пример на меня повлиял, или я тоже стала думать, что так поступать при подобных обстоятельствах лучше?

Не знаю!.. Но во всяком случае оно спокойнее.

О подлость!

Через несколько времени. Впрочем, чего ж там ругаться! Разве я не довольна? Разве это не означает, что я поумнела? вошла в жизнь? поняла, что всякие излияния – глупость, что не следует спешить с раскрыванием своей души тому, кто покажется хорошим человеком, кого хочется полюбить? Разве я не научилась «молчать, скрываться и таить»9 все лучшее, что есть в моей душе, давая «умным» людям только то, что они от меня требуют? Разве я не поняла разницы между «целесообразно» и «нецелесообразно», «расчетливо» и «нерасчетливо» в раздавании божественных даров своей души? Разве я не научилась снисходительно улыбаться наивным чувствам и молча пожимать плечами в ответ на наивные речи??

О, я поумнела! Я поняла жизнь! Я вошла в нее!

Я натянула на себя житейский вицмундир10 и научилась говорить разными голосами с разными людьми и по-разному пожимать им руку. Госпожа Пошлость11 – пожалуйте! Теперь Вы будете у меня среди почетных гостей; теперь Вы можете расположиться у меня как дома: мы начали понимать друг друга, ибо я вошла в жизнь…

Господи!!..

26/XII. Увлекательный Барсуков! Сегодня я целый день просидела над ним