Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

Для британской интеллектуальной жизни одно из следствий Первой мировой войны заключалось в реакции против философского идеализма, игравшего важную роль в политике конца XIX – начала XX в. Многое было связано с репутацией Гегеля и Фихте и их влиянием на таких британских идеалистов, как Ф.Г. Брэдли (1846–1924) и Бернард Бозанкет (1848–1923), и особенно с предположением, что их философия подчиняет индивида государству. Идеалисты видели в государстве нравственное сообщество, в котором раскрывается личная и групповая идентичность, а потому немецкий идеализм было легко представить в карикатурном виде, словно он был источником прусского милитаризма и агрессии, ставшей «причиной» Первой мировой. Клаузевиц не имеет почти никакого отношения к этому спору, но его троицу государства, армии и народа можно было прочесть как обоснование того поклонения государству, на которое стали нападать критики идеализма и всего прусского в целом. Например, либеральный мыслитель Л.Т. Хобхауз, видевший цеппелина над центральным Лондоном из своего дома в Хэмпстедской пустоши, открывает свою книгу «Метафизическая теория государства» следующим тезисом:

Когда я вернулся к своему Гегелю, я почувствовал в своем положении некоторую иронию. Неужто сейчас самое время для построения и разрушений теорий, когда весь мир кругом рушится? Но потом я передумал. Каждый человек использует средства и оружие, которыми лучше всего владеет. В бомбардировках Лондона я стал свидетелем видимого, вполне материального результата ложной и хитроумной доктрины, основания которой, я считаю, заложены в книге, лежащей сейчас передо мной. Действенно сражаться с этой доктриной – значит принимать такое участие в бою, которое допускают физические немощи среднего возраста. Гранки своей первой работы Гегель нес в типографию по улицам, заполненным беженцами с битвы при Йене. Эта работа стала первым источником наиболее сильного и тонкого влияния, подорвавшего рациональный гуманизм XVIII и XIX века, и все засвидетельствованное мной неявно уже заключалось в гегелевской теории государства как божества [Hobhouse, 1918, p. 6].

Тем, кто стремился оспорить философские посылки той модели политики, которая привела к Первой мировой войне, было несложно увидеть в союзе государства и армии на базе народа или же в «Цеппелине», парящем над мирным населением, пример абсолютной войны, прекрасно иллюстрирующий наследие Гегеля и Фихте, превращенное Клаузевицем в доктрину прусской армии. Однако в этом примере есть составляющие, которые действительно связываются с идеей Клаузевица об абсолютной, или народной, войне. Немецкие авиаудары по Лондону были направлены на гражданские цели, а потому они нарушали табу, утверждавшее, что война – это профессиональное занятие для комбатантов, носящих униформу. Воздушная атака, вызвавшая столь резкую реакцию Хобхауза, как и некоторые другие события Первой мировой, указали на сдвиг элементов троицы – от армий к народам. Такая враждебная интерпретация Клаузевица не ограничивалась, однако, философами и политическими теоретиками, которые в целом не слишком благоволили войне. Она проявилась и в избирательном прочтении и критике влияния идей Клаузевица на военное руководство стран как Союзников, так и «оси». Главной мишенью стала другая сторона теории Клаузевица.

Утверждалось, что он является главным источником стратегии массовой концентрации сил в одном сражении, которая привела к провальной военной тактике и стратегии окопной войны на Западном фронте, с ее безысходностью, ограниченной эффективностью и массовой бойней. Эта линия критики была развита британским стратегом Бэзилом Лиддел Гартом, который участвовал в сражении на Сомме и отвергал ложную, как он сам считал, стратегию лобовых атак англичан и французов, предпочитая ей свою собственную «стратегию непрямых действий». Ложная стратегия заставляла сосредоточивать значительную силу в предположительных слабых точках, стремясь сломить противника в решающем сражении. В контексте позиционной войны на Западном фронте это, как утверждалось, должно было привести к прорыву. Однако крупные битвы, такие как на Сомме, не смогли достичь поставленной цели, но зато привели к колоссальным потерям, дававшим лишь незначительное военное преимущество. Лиддел Гарт утверждал, что значительное усовершенствование военных технологий (особенно в области артиллерии, пулеметов и отравляющих газов) сделало стратегию Клаузевица, как ее тогда называли, бесполезной. В этом новом контексте он высмеивал Клаузевица, называя его «мессией массовой взаимной бойни» [Liddell Hart, 1934, p. 120].

В качестве замены прямой массовой атаки Лиддел Гарт отстаивал подход непрямых действий, позволявший избежать столкновения в пункте сосредоточения сил противника, но фокусировавшийся на периферии, выступавшей обходным путем к центру. Также он требовал опираться на небольшие подразделения и использовать тактику малых столкновений. В контексте европейской войны это означало бы, что Британия должна воздержаться от крупной сухопутной кампании и сопутствующей ей массовой мобилизации, от лобовых атак, которые привели к сражению на Сомме, и опираться, напротив, на свои морские силы, способные совершать набеги и нападения в слабых точках, когда есть возможность поразить союзников врагов Британии, например в злополучной Дарданелльской операции в Турции. В годы после Версальского договора идеи Лиддел Гарта были подхвачены теми, кто боялся, что следующая большая сухопутная кампания окажется политически неприемлемой и в то же время неэффективной, а также теми, кто отстаивал новые технологии, в частности военную авиацию и танки.

Какое-то время Лиддел Гарт оказывал довольно заметное влияние на британскую стратегию, в межвоенный период его идеи высоко оценивал Невилл Чемберлен. Однако, когда в 1939 г. началась Вторая мировая война, его подход был оспорен стратегией сухопутной операции, проведенной вместе с Францией в поддержку Польши. Лиддел Гарт всегда оставался довольно спорной фигурой среди стратегов, особенно ревностно он относился к своей репутации – вплоть до того, что приписывал себе чужие стратегические заслуги. В частности, он заявлял о своих заслугах в области стратегии танковой войны, вдохновивших, как говорят, немецкий блицкриг, в ходе которого войска отказывались от лобовых атак в пользу мобильности. Лиддел Гарт описывал свое неприятие наследия войны 1914–1918 гг. как отказ от Клаузевица. Но на самом деле такое противопоставление было поверхностным, поскольку Клаузевиц – намного более сложный мыслитель, намного менее жесткий и даже собственно «прусский», чем утверждал Лиддел Гарт. В конечном счете спор шел не об интерпретации теории Клаузевица: он сводился к утверждению о радикальном изменении природы войны, при котором теория Клаузевица более не подходит для технологически развитого военного дела, начавшего развиваться в Первую мировую войну и доведенного до совершенства во Вторую мировую, когда появились новые средства авиации, ракеты и ядерное оружие.

Благодаря развитию военных технологий, вроде бы лишавшему значения вооруженное столкновение на поле боя, мир, сложившийся после 1945 г., бросил серьезный вызов тем, кто считал, что идеи Клаузевица не потеряли своего смысла. В мире, где стороны конфликта группировались под ядерными зонтиками США и СССР, означавшими гарантированное взаимное уничтожение и невозможность выжить в ядерном конфликте, не говоря уже о том, чтобы в нем выиграть, фундаментальная идея Клаузевица о войне как инструменте государственной политики более не казалась обоснованной.

Однако изобретение ядерного и термоядерного оружия не привело к отказу от войн и необходимости наличия у государств грамотной военной стратегии. Холодная война, то есть противостояние западного и коммунистического блоков, не означала искоренения войны и военного планирования. Корейская война 1950–1953 гг. стала крупным, но при этом традиционным военным столкновением, хотя отчасти она уже была прокси-войной. После первоначального успеха контингента ООН, возглавляемого США, которому удалось сдержать и вытеснить вторгнувшиеся войска Северной Кореи, последняя решила опереться на советскую авиацию и китайскую армию. Корейское противостояние удалось сдержать в формате традиционной межгосударственной войны, а США довольствовались тем, что выступили в роли лидера международной коалиции. Важнее то, что, несмотря на опасные рекомендации генерала Дугласа Макартура (и других военных) нанести ядерный удар по Китаю, эта война не вылилась в ядерное противостояние, чему способствовало и то, что президент Трумэн отстранил Макартура. Корейский конфликт закончился перемирием, а его окончательное разрешение остается проблемой международной политики и в наши дни.

Это показало, что обычная война не утратила своего значения, хотя она и может проводиться международными коалициями и при участии прокси. Она требовала продолжения государствоцентричной модели стратегии и войны. Военные планы традиционного