Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

столкновения войск НАТО и СССР на Европейском континенте составлялись на протяжении четырех десятилетий. Однако интереснее то, что даже в области ядерного конфликта представление о войне как политическом действии, которое можно использовать, несмотря на опустошающую силу ядерного оружия, по-прежнему занимало мысли некоторых стратегов. Не все относились к идее победы в ядерной войне со скепсисом. Так, в начале 1950-х годов некоторые интеллектуалы, например создатель теории игр Джон ван Нейман и физик Эдвард Теллер, требовали упреждающего удара Америки по сталинской России, который надо было нанести до того, как последняя сможет создать свои ядерные силы. Тогда как другие (в том числе физик Герман Кан) утверждали, что от участия в ядерной войне можно получить определенную политическую выгоду.

Невозможно ответить на вопрос, предлагалась ли такая стратегия ядерной войны совершенно серьезно, или же она была нацелена лишь на устрашение, когда бы конечной целью было неприменение устрашающей силы, а потому и отсутствие потребности проверять на практике посыл о том, что в ядерной войне можно победить. Многие защитники идеи тактической ядерной войны (с использованием небольших ядерных зарядов), несомненно, следовали стратегии устрашения и взаимно гарантированного уничтожения, даже если лично считали, что тотальная ядерная война немыслима. Если и существует какой-то мыслимый мир, в котором ядерная война действительно является для какого-то государства политически приемлемым вариантом, значит, есть и пространство, в котором Клаузевиц может такое мышление определять.

Наряду со стратегами, утверждавшими возможность победы в ядерной войне, другие считали, что Клаузевиц определяет стратегию, в соответствии с которой ядерная технология сделала открытый конфликт невозможным. Особый интерес тут представляет французский либерал и реалист Раймон Арон (1905–1983), который признавал императив Клаузевица: считать войну элементом политики и в то же время рекомендовать другие варианты, когда это политическое средство невозможно использовать. Свое исследование Клаузевица и свои лекции по современной стратегии он завершает признанием того, что, хотя во многих отношениях война, как она понималась Клаузевицем, остается реальной, существует также потребность взглянуть на другие политические инструменты государств, раз ядерная технология сделала прямой конфликт невозможным. В 1970-х годах Арон писал о том, что в число таких инструментов входит стратегическое ограничение ядерных сил и дипломатический контроль над распространением ядерного оружия и его приобретением новыми государствами [Aron, 1983]. Дипломатические споры о соглашениях об ограничении стратегических вооружений стали новой формой политической конфронтации, которая привела к политике как «войне другими средствами», в каковой реальный конфликт подорвал бы сам себя. Арон не считал, что такой подход будет отказом от идей Клаузевица, скорее их разумным развитием за пределами поля боя. Но Арон не дожил до некоторых процессов, которые привели к существенной трансформации стратегического мышления, вышедшего за пределы проблемы технологического ускорения.

Хотя холодная война ограничивала прямой межгосударственный конфликт и заслоняла его многосторонними идеологическими союзами, США и СССР оставались главными протагонистами большого идеологического и военного противостояния. Государства, армии и народы оставались главными элементами стратегического мышления, будь то в контексте войны как политики или стратегической дипломатии, предлагавшейся Ароном. Однако сегодня мы знаем, что завершение холодной войны и последующий распад СССР вывел на передний план трансформацию военной стратегии, ставшую подлинной революцией военного дела. Авторы, писавшие о ней, прямо отвергли основные составляющие взгляда Клаузевица. Основополагающими для этого подхода представляются работы Мартина ван Кревельда [Кревельд, 2005] и Мэри Калдор [Калдор, 2015].

Важно оценить сложные события, которые привели к этому новому мышлению. 1980-е годы начались с введения советских войск в Афганистан, что открыло последнюю фазу прокси-конфликтов между США и СССР. Другое событие того же ряда – революция в Иране и свержение шаха, бывшего союзником США, что привело к созданию в Иране Исламской республики. На ранних этапах революции США пережили несколько унизительных моментов, в частности осаду американского посольства в Тегеране и неудачную попытку спасательной операции, проводившейся силами спецподразделений. Этот провал, в свою очередь, способствовал уходу президента Картера, которого сменил Рейган. С ним начался новый период ястребиной внешней политики против традиционной угрозы коммунизма, но также новая идеологическая борьба с Исламской республикой. Холодная война в результате высвободила силы, которые вышли за пределы устойчивого мира идеологических блоков и их противоборства. Со временем они привели к расширению территорий прокси-конфликтов от Центральной Америки до советской границы в Центральной Азии, а также к новым цивилизационным конфликтам, предсказанным Сэмюэлем Хантингтоном [Хантингтон, 2003]. Президент Рейган ускорил наращивание ядерного потенциала, начавшееся еще при Картере, но также занимался борьбой с «коммунистическими силами» в Центральной Америке, где финансировал военные восстания против народных левых режимов, например сандинистов в Никарагуа, и прямой борьбой с Советами в Афганистане, где Америка поддерживала партизанские действия исламского ополчения моджахедов.

В это время войну стали отдавать на подряд частным негосударственным акторам, которые, строго говоря, не всегда представляли национально-освободительные движения. Война в Афганистане стала партизанской войной на изнурение, подрывавшей советский строй, так что многие русские стали считать ее своим «Вьетнамом». Однако, когда Советы вывели войска из Афганистана, вакуум власти был заполнен племенной и религиозной гражданской войной. Ситуация стабилизировалась только в результате укрепления режима талибов – исламистских ультраконсерваторов и полевых командиров, ставшего для радикалов «Аль-Каиды» безопасной гаванью. «Аль-Каида» – исламистская террористическая группа, ответственная за теракты 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне. Она сама была ответвлением радикального джихада, бойцы которого обучались своему ремеслу у спецгрупп и сил безопасности, поддерживавших Афганистан в войне с Советами и управлявшихся американским ЦРУ или пакистанской разведкой.

За выводом войск СССР из Афганистана в 1988–1989 гг. вскоре, в 1989 г., последовало падение Берлинской стены. В 1991 г. СССР распался на составлявшие его республики (хотя ведущая роль и сохранилась за Россией), когда реформы президента Горбачева не смогли сохранить многонациональное государство. В результате крушения СССР и распада Организации Варшавского договора казалось, что международная ситуация кардинально изменилась. На бывшем советском пространстве проводились новые границы (в основном мирным путем). Возникли новые национальные и религиозные конфликты, что могло быть исполнением предсказаний Хантингтона о новой конфронтации между исламом и Западом. Тогда как превосходство военной мощи США в новой глобальной ситуации, возможно, подтверждало заявления Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории».

Многие военные мыслители и стратеги утверждали, что в ситуации нового всемирного «беспорядка» мира невозможно достичь путем разоружения. Последнее, напротив, привело к еще более хаотичному и насильственному миру, где военная сила казалась как никогда важной, хотя ее применение уже не отвечало десятилетиям традиционного военного планирования или даже стратегии контрповстанческих войн с национально-освободительными группами. В этом контексте и появилась работа Мартина ван Кревельда «Трансформация войны» [Кревельд, 2005]. Ван Кревельд – выдающийся военный историк, решивший переосмыслить войну в новых контекстах, которые, как он утверждает, расходятся с Клаузевицем. Центральный тезис его обширной книги не сводится к тому, что мы живем в новых условиях, поскольку он признает, что условности традиционной войны, соотносимой с Клаузевицем, оспаривались достаточно давно, причем феномен войны всегда уклонялся от систематизации. Главная тема книги – демонтаж основных компонентов троицы за счет проблематизации идей о государстве, армии и народе как основных узлах любого мышления о войне. Он показывает, что все они оказались неустойчивыми и меняющимися под воздействием новых конфликтов, сил и возможностей. Вопрос «Кто с кем сражается, как и ради чего?» более невозможно рассматривать сквозь призму взаимодействий фундаментальных составляющих троицы Клаузевица. Кроме того, троичное мышление грозит заслонить те вызовы, на которые стратеги и военные организаторы должны будут ответить в будущих конфликтах.

Общие размышления ван Кревельда, составившие часть исследований «новой войны», были дополнены книгой Мэри Калдор «Новые и старые войны» [Калдор, 2015]. Калдор, британский социальный теоретик, а не военный историк или стратег, пришла к этой теме после участия в европейском движении за мир. В центре ее ключевой работы обширное исследование конфликта в Боснии и Герцеговине, последовавшего за распадом Югославии. Она во всех подробностях доказывает, что мотивы, акторы и контекст этого конфликта не укладываются в классическую троицу Клаузевица. В конфликте участвовали группы идентичности и нерегулярные ополченцы, которые зачастую теснее