Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

специфических задачах, таких как осадное дело или применение артиллерии, важна собственно математическая точность. В большинстве же случаев количество элементов того или иного действия настолько велико, что первую скрипку начинает играть случайность, а не определенность. Концепцией военного гения, предлагаемой Клаузевицем, предполагается, что способность видеть или угадывать паттерны и возможности – лучшее, на что мы можем надеяться, поскольку дедуктивная наука в этой ситуации нам недоступна.

Указание на вероятность позволяет отказаться от дедуктивной достоверности, но также оно служит признанием того, что случайность можно вычислить и понять. То есть не все является хаосом и недостоверностью, которая бы снимала всякую ответственность за военные действия. Военный гений, руководя действиями, нуждается в суждении и способности взвешивать вероятности и шансы. Способность суждения можно повышать и оттачивать обучением, опытом и применением навыков и техник, если только понимать, что такие навыки являются инструментами решения проблем, а не способами раскрытия фундаментальной структуры реальности. Также Клаузевиц подчеркивает роль креативности и свободы, оставляя тем самым в своей теории войны место для особой роли армии и ее генералов, оказывающихся между двух сторон – народа с его народной враждебностью и рациональной политикой правительства или государства.

Армии берут на себя задачу институционального применения насилия от имени народа – насилия, обращенного против внешних врагов, но иногда также против некоторых внутренних фракций. Армия играет особую роль в применении этой способности консолидированного насилия, а следовательно, и ведения войны. Армия и полководец обладают навыками и знаниями, позволяющими на практике принимать решения, как именно действовать, но также у них должна быть свобода бросить вызов противнику. Еще важнее то, что, начиная войну, армия и полководец должны иметь возможность достойно отреагировать на нападение. Война не может вестись комитетом экспертов, не знакомых с полевыми условиями, что в значительной степени объясняется влиянием случайности, неопределенности и трения. Полевой командир должен располагать свободой собственного решения, позволяющей достаточно вольно обращаться с планами сражений, меняя их в зависимости от особенностей местности и расположения сил противника, но также в соответствии с возникающим трением. Требование освободить армию от нетерпеливой враждебности народа или от постоянных забот правительства – важная часть стратегии. Оно не означает, что армия абсолютно независима от внешних факторов: по сути, смысл троицы именно в том, чтобы подчеркнуть неразрывность всех трех частей. Тезисы Клаузевица нельзя считать отмашкой более поздним идеям тотальной войны или подчинения всех аспектов социально-политической жизни требованиям армии и ведения войны, за что после поражения Германии в Первой мировой войне ратовал Эрих Людендорф.

Армия всегда связана с другими аспектами троицы, однако она должна обязательно обладать свободой и автономией, достаточной для действия и перестройки стратегии в ответ на изменившиеся обстоятельства. Когда же такая свобода и самостоятельность урезается, армии терпят поражение, а военные планы терпят крах. Задача, особенно для государства или правительства, в определении того, сколько именно свободы и автономии можно и следует дать армии. Учась у прошлого и планируя будущее, руководство армии всегда будет стремиться к максимальной свободе, позволяющей приспосабливаться к обстоятельствам, но также оно будет пытаться ограничивать свободу и возможности противников. Согласование свободы и самостоятельности армии с требованиями более общих интересов народа и государства подводит нас к третьему аспекту троицы Клаузевица.

Разум, политика и государство

Требование разума или его воплощения в правительстве или государстве в форме политики – последний ключевой элемент троицы. В главе III книги VIII дается исторический набросок эволюции войны в контексте государственной и правительственной власти, кульминацией которой служит возникновение государства в период раннего Нового времени и его подход к войне и организации армии. В разных переводах даются разные варианты ключевого термина Клаузевица – как «политики» (politics) или же «политического курса» (policy). Следует признать, что Клаузевиц прежде всего занимается аспектом политики, реализуемым в правительственных ведомствах и бюрократических структурах, которые мы и имеем в виду, когда говорим о публичном политическом курсе. Эта сосредоточенность на исполнительском полюсе власти можно противопоставить более общей концепции политики, включающей народное обсуждение и движение к демократии. Клаузевиц демократом не был. Но в то же время он признает народные политические силы, освобожденные Французской революцией, и их влияние, а потому двусмысленность его термина «политика» отражает важную часть его подхода.

Проблема политики в определенном отношении всегда была связана с историей войны. Однако ее основополагающая роль вышла на первый план в период Нового времени, то есть после европейских религиозных войн, когда инстинктивная ненависть, служившая мотивом для всего населения, в XVIII в. уступила место более ограниченному и аристократическому взгляду на военное действие, отраженному в следующей цитате:

Война, таким образом, стала делом исключительно правительства, поскольку правительства разошлись со своими народами и стали вести себя так, словно бы они сами были государством. Теперь средства ведения войны стали заключаться только в их казне и бродягах, которых можно было набрать [для службы в армии] либо внутри страны, либо за границей.

…Денежные ресурсы врага, его казна и кредиты – все это стало достаточно хорошо известным; то же самое можно сказать и о размере его вооруженных сил. В момент начала войны достичь серьезного расширения было невозможно. Зная пределы сил врага, люди знали, что они достаточно защищены от полного уничтожения; а осознавая собственные ограничения, они были вынуждены ограничить соответственно и свои цели. Поскольку крайние угрозы были исключены, более не было нужды идти на крайности [Clausewitz, 1984, p. 589–590].

В современном государстве выработка политического курса все больше становится делом административной и бюрократической элиты, которая, хотя она и работает на монарха, стремится к реализации собственных интересов. Ее технический интерес поначалу определяется защитой интересов монарха, но на практике становится особым политическим интересом государства, отличным от личности правителя. Соответственно, такие мотивы, как честь и гордость, уступают место подсчетам выгод и суждениям об относительных рисках. Если говорить о стратегии, влияние политики превращает войну в ограниченную игру, которая не завершается такими абсолютными выигрышами, как завоевание, поглощение врагов или их уничтожение. Для XVIII в. была особенно характерна ограниченность целей войны, достаточных для поддержки других инструментов политики, таких как дипломатия, и именно так возникла ограниченная война. Последняя ограничена только в плане своего вклада в политику, тогда как реальные операции, которыми она осуществляется, сохраняют фундаментальную логику эскалации сил ради разгрома врага и сопутствующую ей жестокость. Ограничение состоит в том, что задача теперь – захватить территорию, разрушить крепость или напасть на город, чтобы найти рычаг для достижения политического и дипломатического результата, но не для того, чтобы уничтожить армию или разгромить вражеское государство так, что оно более не будет представлять угрозы.

Правительство признает долговременный характер конфликтов и споров с внешней государственной системой, а потому ему нужно обеспечить снабжение военных сил, экономическую мощь и дипломатическую поддержку для подкрепления своей позиции. На создание и обучение армий уходит определенное время, а их полное уничтожение при поражении не только ограничивает власть правителя или монарха, но и создает риск для легитимности правительства. Таким образом, бюрократический класс и его интересы в долгосрочном управлении государством налагают определенное ограничение на эскалацию военных действий и применение силы, ограничивая тем самым и представление об абсолютной войне. Клаузевиц не выносит суждения об этом историческом изменении и не тоскует по героической эпохе, когда армии отстаивали честь монархов или народов. Его единственная задача – понять меняющиеся исторические условия войны и все большую роль политики в определении войны и ее ведении. Хотя он и не проводит такой связи, ясно, что его представление о задачи военной теории является развитием представления о других политических науках, например экономике. Война требует наличия экономически активного населения, имеющего определенные экономические излишки и достаточное количество людей, способных нести военную службу. Однако, как убедительно показал Адам Смит в «Богатстве народов» (1776), политическая экономия вполне способна не только предоставлять ресурсы для участия в конфликте, но и поощрять его. Развитие современной государственной системы привело к преобразованию природы войны, поскольку само ведение войны было превращено в политическую науку применения ограниченных ресурсов государства для достижения максимальной выгоды или для отсрочивания конфликта до того момента,