Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

аспектов знания и опыта, что необходимо для «быстрых и находчивых решений» в тех обстоятельствах, в которых знание и истина действительно имеют значение, однако время и условия отказывают в возможности взвешенного суждения. Эта способность – уверенность, позволяющая «видеть и понимать» обстоятельства, возможности и риски, – помогает военному гению ухватиться за шанс. Для нее требуется опыт, но в то же время уверенное суждение и решение должны встроить этот опыт в новые обстоятельства. В этом смысле coup d’oeil – не просто знание или интеллект, но в то же время и не просто безоглядное решение или поспешность в суждениях. Риск ошибки или неверной оценки задачи требует также определенного интеллектуального мужества, которое Клаузевиц называет решимостью. Такое интеллектуальное мужество позволяет брать ответственность за сложные решения и держаться их. Качество интеллекта заключается в обладании устойчивыми эмоциями и в крепости характера, позволяющей подавить сомнения и страх ошибки. Клаузевиц замечает, что младшие офицеры, продемонстрировавшие «мужество ума», часто утрачивают его, когда их переводят на более высокие должности, где они боятся ошибиться.

Другие стороны характера военного гения, связываемые Клаузевицем с опасностью, неопределенностью, физическим напряжением и случайностью войны, – это энергия, твердость, стойкость, душевное спокойствие и сила темперамента. Каждое из них подробно обсуждается в книге I (глава 3). Важны, однако, не отдельные подробности, но то, как Клаузевиц исследует отношения этих элементов характера в рамках своего описания военных условий. Вопрос гения обсуждается на протяжении всей книги, но глава, где это понятие вводится, завершается удачной попыткой спустить идею гениальности на землю, то есть отвязать ее от чудесных свойств, приписываемых Наполеону и Фридриху Великому их последователями, и соотнести с концепцией, соответствующей серьезности задачи военного руководства.

Но на вопрос, какого рода ум более всего соответствует военному гению, скажем, исходя из природы военной деятельности и опыта действительности, – скорее критический, чем творческий, скорее широкий, чем углубляющийся в одну сторону; горячей голове мы предпочтем холодную, и последней мы вверили бы на войне благосостояние наших братьев и детей, честь и безопасность родины [Клаузевиц, 1998, с. 99].

Теория войны у Клаузевица стремится найти не просто комплекс правил или практических принципов и не просто общие качества характера, на основе которых можно присваивать звания и продвигать по службе офицеров, но объяснение отношений и порядка элементов опыта, необходимых для сложных условий войны. Клаузевиц в своей концепции войны не пытается заменить геометрию какой-либо иной высшей наукой (например, психологией). Напротив, его цель в том, чтобы свести все элементы, важные для понимания опыта войны, в один связный и упорядоченный корпус знаний. Он пытался подражать великому прусскому философу Иммануилу Канту, который не перечислял все, что мы знаем, или же (вслед за скептиками) все, что мы не можем знать. Вместо этого он попытался спасти метафизику и эпистемологию (теорию познания), предложив концепцию такого упорядочивания опыта, которое могло бы считаться знанием. В том же смысле и задача Клаузевица – предложить концепцию порядка тотальности опыта, составляющей наши познания о феномене войны в его наиболее полной форме. Для понимания метода и основной идеи работы «О войне» мы должны учитывать близость ее подхода к «Критике чистого разума» и «Критике способности суждения» Канта, примененных Клаузевицем к войне.

Предмет исследования – что такое война?

Вопрос о том, чем является предмет исследования в теории войны, может показаться странным. Ведь всякому известно, что такое война. Однако, хотя история и опыт вроде бы делают такой вопрос излишним, история политической и военной мысли выводит его на первый план и объясняет, почему Клаузевицу в его новой теории войны так важно на него ответить. О войне писали не только в эпоху европейского Просвещения. Греки и римляне, а также авторы Возрождения писали истории войн и конфликтов. А такие политические мыслители, как Макиавелли, писали еще и о теории войны. Однако в значительной части их работы ограничивались организацией армий и при этом были обращены в прошлое, поскольку ориентировались на историю римского военного дела, каковая для Макиавелли представляла особый интерес. Даже с развитием новых технологий военные работы раннего Нового времени в основном оставались учебниками по муштре или же концентрировались на специальных науках, таких как осадное дело или фортификация.

Такие теоретики раннего Нового времени, как Гоббс, не достигли большего, концептуализировав войну в качестве обобщенного индивидуального насилия. Возможно, что естественное состояние и в самом деле является «войной всех против всех», но природа войны, понимаемая таким образом, для ее современного исследователя оставалась общей, неопределенной и в конечном счете бесполезной, хотя такие обобщения по крайней мере признавали важность насилия. В современную эпоху по мере развития технологий трактовка войны стала смещаться с проблемы организации армий к новой оперативной науке, в которую значительный вклад внесли оппоненты Клаузевица фон Бюлов и Жомини. Сосредоточение внимания на операциях потребовало заняться движением, логистикой и линиями снабжения, а также организацией и использованием пространства – до такой степени, что это, в свою очередь, трансформировалось в науку о движении, вытесневшую фундаментальный факт войны. Именно этот, более всего нам известный факт Клаузевиц и стремился вернуть в центр внимания в своем определении предмета исследования.

Война есть не что иное, как расширенное единоборство. Если мы захотим охватить мыслью как одно целое все бесчисленное множество отдельных единоборств, из которых состоит война, то лучше всего вообразить себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помощи физического насилия принудить другого выполнять его волю; его ближайшая цель – сокрушить противника и тем самым сделать его неспособным ко всякому дальнейшему сопротивлению.

Итак, война – это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю.

Насилие использует изобретения искусств и открытия наук, чтобы противостоять насилию же. Незаметные, едва достойные упоминания ограничения, которые оно само на себя налагает в виде обычаев международного права, сопровождают насилие, не ослабляя в сущности его эффекта [Клаузевиц, 1998, с. 34–35].

И далее:

Некоторые филантропы могли бы, пожалуй, вообразить, что обезоружить и сокрушить противника можно искусственным образом, без особого кровопролития и что к этому именно и должно было стремиться военное искусство. Как ни соблазнительна такая мысль, тем не менее она содержит заблуждение, и его следует рассеять…

Так и надо смотреть на войну; было бы бесполезно, даже неразумно из-за отвращения к суровости ее стихии упускать из виду ее природные свойства [Там же, с. 35–36].

В двух этих отрывках лишний раз подтверждается первоначальная идея Клаузевица о том, что война – это насильственный конфликт противников. Хотя в некоторых исключительных обстоятельствах достаточно одного маневра, чтобы принудить врага поступать так, как мы хотим, отличительным признаком войны является именно применение силы для того, чтобы сломить волю другого. Насилие и риск насилия – сущность войны, то, для чего предпринимается военное действие, а все остальное именно этим и определяется. Развитие военной науки не направлено на снижение уровня насилия при применении сил, и серьезная ошибка – предполагать, что ее цель состоит в искоренении жестокости и страданий или же в маскировке насилия и сокрытии его необходимости. Попытки ограничить силу в случае конфликта – причины неудачи, а не признаки цивилизованности и нашего превосходства над варварами и некультурным прошлым. Обращение к войне как инструменту политики требует прямого столкновения с ее реальностью концентрированного насилия, направленного на принуждение противника. Клаузевиц, будучи военным, не боится отстаивать или применять насилие, но ему важно, чтобы командующие войсками во время насильственных конфликтов не обманывали самих себя и не верили в возможность гуманизации страданий и жестокости, к которым приводит война.

Наряду с акцентом на насилии и возможности концентрированного и массового насилия, основное содержание этого определения состоит в связи войны с идеей дуэли. Клаузевиц полагает, что война является совокупностью индивидуальных единоборств, так что дуэль оказывается главным актом войны. Дуэль – особый тип насильственного акта или сражения, однако он включает важные элементы, которые легко упустить. Действительно, интересно то, что для иллюстрации Клаузевиц использует борцов. Борцы – это противники в строго структурированном состязании: в борьбе как спорте эта структура и является всем