Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

больше интересуется не защитой индивидов друг от друга или от внешних угроз, а оправданием права государства ограничивать личную свободу в рамках своеобразного патернализма, то есть государственных программ, позволяющих улучшать состояние подданных. В частности, он подчеркивает полицейскую функцию государства, которая, не ограничиваясь внутренней безопасностью, расширяется до того, что сегодня мы назвали бы социальной или публичной политикой. Политика в смысле полиции – категория, с которой Клаузевиц связывает свою теорию войны как полицейского и одновременно политического инструмента.

Коммунитарная или контекстуалистская концепция возникновения человеческой субъективности сыграла также основную роль и в мысли Гегеля. Он – второй после Канта в пантеоне великих немецких философов и политических теоретиков. Его политическая философия изложена в «Философии права» (1821), где он утверждает, что исторический процесс возникновения и развития свободы достигает кульминации в идее государства. С точки зрения Гегеля, государство – комплекс бюрократических институтов правительства и права, в свою очередь регулирующих и направляющих армию и полицейские силы, которым отдавал приоритет Фихте. Однако Гегель также видел в государстве кульминацию истории этики, считая его тем образованием, в котором наша контекстуальная свобода осуществляется или вообще становится возможной в мире. Он идет дальше представления Канта о том, что государство придает праву определенность, доказывая, что государство соединяет естественные отношения и источники обязанностей (такие, как семья) с отношениями гражданского общества, образуя новый синтез, который один определяет возможность полноценной этической жизни. И опять же, свобода и моральная агентность становятся возможными только благодаря нашему долгу подчинения государству и его конститутивной власти. История и разум связаны воедино в развитии государства и его институтов.

Последующие споры о Гегелевой теории государства были в значительной степени связаны с вопросом о том, что именно он имел в виду, описывая государство в качестве кульминации телеологии истории, то есть когда утверждал, что государство – это конец истории. Означало ли это, что весь последующий исторический опыт включен в идею государства как формы публичного опыта? Прогрессивные последователи и критики Гегеля, с другой стороны, спрашивали, будет ли государство как актуальная стадия исторического прогресса преодолено в движении, которое пока остается неясным, возможно, в движении к некоему постгосударственному космополитическому порядку? Уже в XIX в. прогрессивные и консервативные либералы разошлись в своих интерпретациях гегелевских представлений об идеале свободы и агентности. Решение этих споров уводит нас за пределы контекста Клаузевица, однако один важный элемент теории Гегеля возвращает нас к нему и его конкретному учению. Теория международных отношений и международного права Гегеля определяет войну как одно из оснований государственной системы. Война рассматривается не в качестве неблагоприятного последствия государственной системы, которое следует преодолеть проектами вечного мира или космополитического порядка, а как необходимое требование внутреннего порядка конкретного государства, обеспечивающее реальность определяющих идентичность факторов этической жизни, ставших возможными в современной государственной системе. Война становится высшей целью современного государства, медиумом его воспроизводства и утверждением его претензии на признание в мире.

В политических и интеллектуальных контекстах формирования мысли Клаузевица, в которых он начал писать свой шедевр, сочетались прусский военный опыт и культура с идеями, отточенными высочайшим уровнем развития немецкой философии эпохи позднего Просвещения, когда война превратилась из надоедливой проблемы в этически дозволенную высшую цель современной государственной системы. Как только такие великие философы, как Гегель, утвердили место войны в этическом и политическом государственном интересе, Клаузевицу оставалось провести научный анализ и предложить концепцию феномена войны, которая бы соответствовала этой сложной интеллектуальной задаче. Войну следовало понять в ее целостности, и именно в этом состоит задача работы «О войне», и именно этим объясняется то, почему работа Клаузевица не может считаться ни практическим учебником, ни просто размышлениями о прошедших битвах. Его гениальность заключалась в понимании самой проблематичности осмысления войны в этих новых условиях.

Проблема работы «О войне» Клаузевица

«О войне» – объемная и сложная книга, посвященная относительно новой теме. Однако она стала еще сложнее потому, что Клаузевиц работал над ней довольно долгое время и так и не успел ее закончить. План работы он часто обсуждал со своей женой Марией, которая впоследствии занималась ее публикацией. Хотя он начал работать над материалом для книги в 1816 г., в 1827 г. он написал важную заметку, указывающую на существенную переработку самой концепции книги. Только книга I была завершена в удовлетворительной для него форме, а в книге VIII он особенно подчеркнул значимость разработки идеи отношения между войной и политикой или политическим курсом. Заметка 1827 г., обширная подборка материалов и очевидные проблемы в последовательности изложения осложняют общее понимание книги и заставляют поставить ряд серьезных вопросов о ее интерпретации. Поскольку эта книга определяет парадигму новой трактовки военного дела, ее нельзя просто поставить в контекст других схожих работ, чтобы найти ответы на эти фундаментальные вопросы интерпретации. Последователи Клаузевица пишут в его тени – так же как философы, писавшие после Платона, или историки – после Фукидида. Великие тексты сами становятся точкой отсчета, ориентиром для стиля и метода, даже если задача последователя – отличить свой взгляд от великих текстов и предложить их критику. Клаузевиц стремится создать общую теорию войны, а потому и предложить нечто большее размышлений о военной истории. Его теория должна быть полной, не ограничиваясь специфическим временем и местом. А потому она должна стать научной. Чтобы понять эту претензию Клаузевица и отличить ее от интерпретаций, способных исказить его слова, необходимо обдумать специфику его методологии или философских посылок, прежде чем прямо обращаться к предмету его исследования.

Намереваясь создать полную научную теорию войны, Клаузевиц опирается на собственный боевой опыт, внимательное изучение трудов по военной истории и собственное понимание философии и науки позднего Просвещения. Также он отвечает на вызов, брошенный такими военными мыслителями того времени, как Дитрих фон Бюлов, автор книги «Дух новейшей военной системы», и Антуан Анри де Жомини, автор «Очерков военного искусства». Оба автора разрабатывали «механическую», или «геометрическую», концепцию военной науки, осмысляя опыт конца XVIII в. и Французских революционных войн. Главным для геометрического подхода было хорошо известное различие между наукой и искусством, которое применялось многими мыслителями позднего Просвещения в обсуждениях политики. Примерно в то же время английский философ-утилитарист Иеремия Бентам (1748–1832) провел различие между наукой и искусством политической экономии. Первая должна заниматься принципами механического объяснения поведения, опирающимися на рациональное моделирование человеческого опыта. Цель этой науки – определить причинно-следственные отношения таких параметров, как спрос и предложение. Искусство политической науки должно переводить это научное объяснение в определенные политические меры, например в регулирование максимального уровня процентной ставки, которую закон позволял менять, или же уровень тарифов.

В военной науке фон Бюлов и Жомини также пытались объяснить природу военного действия и свести его к ряду принципов, из которых полководцы могли бы делать практические выводы. Цель такой науки – понять возможности войны и предложить полководцам руководство для действия, выводимое из основных принципов. В частности, фон Бюлов разработал представление об операционной линии и о ведении войны как возможных маневрах рядом с этой линией. По мере развития военных технологий армии все больше ограничивались логистическими проблемами снабжения. Для продвижения им были нужны базы или склады, которые диктовали направление наступления на противника. Используя «геометрический» метод, фон Бюлов доказывал, что армия должна атаковать противника под углом 90 градусов от операционной линии. Геометрия стала для этих мыслителей моделью научного объяснения в силу своего формально-дедуктивного характера. Также еще со времен древних греков она считалась наукой пространственных отношений, а потому отражала их представление о военных действиях как движении и развертывании сил в пространстве. Главная задача противника в таком случае – атаковать вражескую линию снабжения и склады, используя перестрелки, что позволяет снизить необходимость лобовой атаки. Следствие подобной «геометрической» науки состояло в механическом подходе к порядку битвы, а также (по фон Бюлову) в сокращении необходимости прямого столкновения, вместо которого стоит предпочесть тактику мелких перестрелок. Просвещенная наука войны – та, что сокращает объем насилия до минимума, необходимого для достижения целей, оставляя возможность такого применения сил, которое должно привести