Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

Поскольку Клаузевиц стремился предложить универсальную теорию войны, не ограниченную его собственной эпохой, есть все причины отдать приоритет первой стороне троицы. Но в то же время есть веские основания считать две стороны связанными друг с другом и неразделимыми. В этом смысле аргумент Клаузевица воспроизводит разделение государства и души в «Республике» Платона, где трехчастное деление души или психики отражается или иллюстрируется фундаментальной дифференциацией классов полиса. Более обширный объект используется для иллюстрации и прояснения меньшего, а именно души отдельного человека.

Неудивительно то, что эта аналогия позволяет несколько прояснить идеи Клаузевица, ведь она в той или иной форме проходит через всю историю философии и политической теории, и совершенно точно можно сказать, что она созвучна политической мысли Гегеля. Одно ключевое отличие от Платона и в то же время сходство с Гегелем состоит в том, что Клаузевиц следует последнему, усматривая диалектическое взаимодействие между элементами, но не иерархический порядок, обнаруживаемый у Платона и, возможно, больше пришедшийся бы по нраву прусской аудитории Клаузевица, не свободной от авторитарных настроений. С точки зрения Платона, задача царя-философа – найти правильный порядок государства, отражающий порядок души, в которой разум властвует над страстями и желаниями, а потому бразды правления следует отдать самому мудрому классу или слою общества. Тогда как, с точки зрения Клаузевица, такое взаимодействие является динамичным и (в отличие от Гегеля) нетелеологическим. Не существует окончательного паттерна отношений указанных элементов, который бы подкреплялся или избирался логикой истории.

Ненависть, вражда и народ

Клаузевиц и ранее указывал на значение силы и насилия для понятия войны, однако в троице он подчеркивает то, что это не просто стратегический выбор. Скорее оно укоренено в фундаментальной вражде и более всего связано с идеей народа. Последняя в традиционной военной мысли обычно упускается из виду или принижается. Народ определенно играет ключевую роль в качестве источника новобранцев и снабжения, однако во всем остальном он оказывается в лучшем случае чем-то двусмысленным, а в худшем – угрозой. Ни одна армия не может выжить без людской силы и пополнения свежей кровью, так же как ни одна крупная современная армия не может вести боевые операции без снабжения, которое зависит от производства определенного излишка продуктов и ресурсов. Гений прусского государства состоял в том, что его социальная структура поддерживала армию системой налогообложения и культурой воинской службы, существовавшей в среде сельского населения, у которого сохранялось едва ли не феодальное представление о службе в целом. Однако, хотя народ имеет ключевое значение для армии, он же представляет и проблему. Войны Фридриха Великого вызвали нехватку людских ресурсов, что привело к временному ослаблению уже упомянутых нами требований к социальному статусу, необходимому для вступления в офицерский корпус. Попытка восстановить социальную иерархию прусской армии, допуская на штабные должности представителей одной лишь аристократии, отражала двусмысленный статус народа. Народ был нужен, но он же был сопряжен с риском.

Расширение влияния Французской революции и ее культуры прав человека стало еще одной иллюстрацией проблемы народа. С точки зрения прусского государства, эгалитаризм несовместим с обязательным порядком и иерархией, от которой зависела военная культура, тогда как распространение эгалитаристских идей создает угрозу внутреннему политическому порядку. Армия нужна не только для сражений в территориальных войнах, она же является первичным институтом, через который власть государства проецировалась на подданных, управляемых. Народ мог стать неуправляемым телом, угрожающим политическому правлению и институтам, которыми он обуздывался, хотя они сами им же поддерживались. Во времена Клаузевица основную полицейскую функцию государства исполняла армия. Его смерть, ставшая следствием возведения санитарного кордона, призванного сдержать распространение холеры в 1831 г., иллюстрирует объем этой полицейской функции, которая не ограничивалась подавлением внутренних волнений.

Народ важен для предложенной Клаузевицем концепции троицы еще и по другим причинам, подсказанным его великим учителем, Шарнхорстом. Тот понимал роль национальной сплоченности и идентичности в превращении при Наполеоне и его генералах республиканского народа, который пруссаки считали неуправляемым, в революционную боевую силу, вскоре ставшую угрозой для политического порядка всей Европы. Если консервативные политики и мыслители видели в ней лишь угрозу, то Шарнхорст и Клаузевиц понимали, что в этой новой силе неуправляемая чернь может превратиться в народ, способный добиваться успеха в массовых военных действиях. Реакция на «права человека и гражданина» заключалась не только в реакционном возвращении к старому порядку, но и в признании силы национальной культуры и духа как единящей силы народа. Клаузевиц был знаком с «Обращением к немецкой нации» Фихте (1806), оказавшим определенное влияние на немецкий национализм, который противостоял универсалистским космополитическим требованиям Французской революции. Собственно, Клаузевиц переписывался с Фихте, который отстаивал возрождение культуры образования, сосредоточенной на национальной литературе, немецком языке и истории. Все эти идеи перекликались с растущей романтической культурной реакцией на позднее Просвещение, связанное с французскими энциклопедистами и Руссо.

Национальная культура действительно важна для Клаузевица, однако он не просто указывает на нее как источник единения или коллективной мотивации. В действительности он рассматривает ее в качестве источника противостояния, вражды и конфликта. Идеология «прав человека и гражданина» отвечала за разгул насилия и конфликта, но на фундаментальном уровне она выражала космополитическую идею универсального сообщества, в котором конфликт и война стали бы исключением. Тогда как с точки зрения Клаузевица, конфликт, противостояние и ненависть – естественные качества различения групп, которыми могут быть нация, племя, клан или семья. Ненависть и вражда – фундаментальные качества человеческого опыта, проявляющиеся в групповом противостоянии и враждебности. Различающиеся группы противостоят друг другу, и из этого возникает конфликт, становящийся причиной войны. Идея нации – лишь самое позднее историческое проявление этой идеи дифференциации и враждебности, составляющей ядро конфликта и войны. На протяжении всей своей истории люди противостояли друг другу, образуя группы и ведя друг с другом войны.

Важный теоретический тезис, выдвигаемый здесь Клаузевицем, когда он акцентирует идею народа и вражды в рамках троицы, состоит в том, что конфликт – не просто инструмент разума или стратегия, используемая для достижения национальных интересов, создаваемых и оформляемых теми или иными обстоятельствами государственной системы. В самом центре человеческого опыта находится нечто более фундаментальное и исконное, нежели столкновение интересов, а именно вражда и ненависть, ведущие к насилию и убийству. Если бы не эта вражда, война бы не была неизменной характеристикой человеческого опыта. Политические теории, особенно общественного договора и естественного права, поскольку они не признают этого, вынуждены отрицать вой-ну, пытаясь укротить ее государственной властью и концепциями вечного мира. В то же время акцент на вражде и ненависти можно сопоставить с гегелевскими попытками обескровить войну диалектической логикой истории. С точки зрения Гегеля, основание для войны состоит в том, что она связывает этическое сообщество, противопоставляя его врагу, и именно благодаря этому механизму политические сообщества или народы добиваются признания в качестве государств. И хотя эта мысль нисколько не расходится с аргументом Клаузевица, важно то, что он не пытается искупить насилие и ненависть высшей телеологической целью. Война по своей сущности остается у него выражением насилия.

Случайность, вероятность и креативность: полководец

Если народ обеспечивает для военных действий мотив и ресурсы, то есть личный состав и снабжение, то армия и личность полководца определяют волю, стоящую за действиями войск. В этом отношении троица Клаузевица привлекает внимание к случайности, вероятности и свободе как определяющим чертам военного опыта, выводя обсуждение на вопросы гения и трения в руководстве самой армии. Безграничные источники и сочетания факторов, вызывающих трение, отрицают возможность какой-либо механической или формальной науки военного дела, лишая смысла любые попытки составить учебник по ведению войны. Риск и неопределенность – неискоренимые качества войны и в то же время вечный вызов военному командованию. В объяснении истории войн и кампаний факторы случайности и вероятности играют важную роль, раскрывая их результаты – успешные или безуспешные. Ненависти и вражды недостаточно для объяснения самого акта войны, особенностей ее ведения и ее результатов. Однако Клаузевиц не просто указывает на беспорядочность исторического опыта, это предполагает тщательный выбор им понятий случайности, вероятности и свободы.

Понятие случайности напоминает нам о том, что мир сложен и непредсказуем. Хотя наука формулирует законы, управляющие движением предметов, она редко достигает конкретности, которая позволила бы руководить проведением операций и кампаний. Только в очень